Печать Раннагарра

Мелодичный звук играющей скрипки коснулся ее слуха, едва она открыла дверь. От этой музыки не было спасения, она затягивала словно омут, брала за душу, выкручивала руки, вынимала сердце и рвала нервы в клочья. Не было сил слушать этот пронзительный крик души. Удушливое отчаяние захлестнуло с головой, и Оливия, сделав глубокий вздох, замерла, чувствуя, как к горлу подступает ком и на глаза наворачиваются слезы. У нее не было сомнений в том, кто был исполнителем и что он сейчас играл: гордый маршал Аххада изливал в музыке свою боль — это плакало его израненное сердце.

В углу, у стены, зажимая руками рты, рыдали Марси и Фэлис. Глядя на них, Оливии самой хотелось выть.

— Ступайте, вы мне больше не нужны сегодня, — нетерпеливым жестом отпустила девушек Ли. Ей почему-то казалось, что эта исповедь души слишком личная, и Ястреб играл ее вовсе не для слуг.

Дойдя до смежной с его спальней двери, девушка уткнулась лбом в блестящую полированную поверхность, кожей чувствуя льющиеся сквозь нее вибрации. Створка вдруг медленно подалась вперед, словно кто-то свыше хотел, чтобы она вошла внутрь. Неведомая сила заставила сделать шаг и…

Незримой нитью привязавшая ее к себе мелодия повела за собой, лишая способности думать — только чувствовать боль, грусть, отчаяние и одиночество играющего ее мужчины.

Жидкое и огнистое мерцание свечи танцевало дивный танец на его одухотворенном лице, делая его то трогательно-беззащитным, то строгим и серьезным, то задумчивым и грустным. Смычок порхал по струнам, заставляя их петь что-то такое трепетно-печальное, что хотелось плакать. Скрипка плавилась от невозможной нежности его душераздирающей музыки. Пальцы Ястреба гибко и плавно скользили по грифу, и в их движении было что-то завораживающее. Словно он не играл, а ласкал инструмент, как пылкую любовницу.

Оливия пошевелилась, и шорох ее одежд, вплелся тихой нотой в льющиеся из-под пальцев герцога музыкальные кружева. Касс резко развернулся, пронзив Оливию, как стрелой, непроницаемой мглой своего взгляда. Смычок замер, а потом взмыл вверх, заставив инструмент пронзительно застонать на высоком надрыве. Мелодия падала каплями слез. Натянутой струной звенела печаль. И в глазах идущего к ней навстречу мужа плескалась зеленая тоска.

Оливия медленно попятилась, смущенная и ошеломленная его напором. Дверь резко захлопнулась, как от сквозняка, и отступать было больше некуда. Спина уперлась в преграду стены, а остановившийся в шаге мужчина теперь играл свою исповедь только для нее — глядя своими невозможными глазами в самую душу.

Музыка теплым ветром окутывала дрожащее от непонятного волнения тело Оливии, ложилась на сердце мягким бархатом, и в целом мире сейчас не было ничего и никого, только этот чарующий звук рыдающей скрипки и горящие зеленым огнем глаза герцога.

Он подошел так близко, что Оливия видела бьющуюся на виске жилку, лучики морщин, пролегшие между бровей и горькую усмешку в линии его плотно сжатых губ.

Скрипка умолкла неожиданно. Воздух наполнился жаркой тишиной, такой же острой, как лезвие ножа.

— Не уходи, — руки Касса впечатались в стену по обе стороны от ее головы, поймав Оливию в обжигающую ловушку его сильного тела.

Ястреб опустил голову, коснувшись носом лба жены, и застыл так, отбирая у нее все больше пространства натиском своей тяжело вздымающейся груди. Кто-то незримый сжег весь воздух вокруг, заставив задыхаться и жадно ловить губами отчаянные вздохи друг друга. Расстояния, разделявшего их, стало катастрофически мало, и так много жалящих пульсирующих точек соприкосновения их напряженных и распаленных огнем тел.

— Не уходи. Не сегодня. Останься… только на эту ночь, — лихорадочно сверкая глазами, возбужденно пробормотал Касс, с шумом втягивая ноздрями запах ее волос. — Я больше никогда не сделаю тебе больно, — руки мужчины медленно сползли по стене на зажатые плечи Оливии, обхватили шею, приподнимая большими пальцами подбородок и заставляя смотреть в его глаза. — Никогда. Слышишь? Больше никогда. Обещаю.

Что-то болезненно-острое засквозило в его затопленном льдистой горечью взгляде.

— Обещаю, — будоражащим кровь шепотом повторил он. Сняв со своей шеи круглый медальон на золотой цепочке, он надел его на Оливию, а затем выразительно посмотрел в ее глаза: — Я клянусь, Лив. Не уходи…

Широкая ладонь осторожно и уверенно накрыла грудь охотницы, и она, вздрогнув, испуганно вжалась в стену, заметавшись затравленным взглядом по сторонам.

— Больше никогда, Лив, — жарко выдохнул Касс в ее губы. — Больше никогда, — горячий шепот обжег кожу ее щеки, — Лив. Посмотри на меня.

Девушка подняла голову и застряла в зелени его глаз, как муха в меду, не в состоянии пошевелиться или сказать хоть слово. Он передавал ей свои эмоции, такие терпкие, острые, пронзительные, медленно вытягивающие нутро и заставляющие струиться кровь по венам жидким огнем. Перекатывающиеся на языке жгучим перченым послевкусием.