Печать Раннагарра

Так вот как у него это, оказывается — горячо, невыносимо голодно. Кровь до одури стучит в жаркой от желания голове и руки подрагивают от нетерпения, живя отдельной жизнью, повинуясь лишь сумасшедшему импульсу гладить, трогать, касаться, чувствовать…

— Лив, — тягуче и низко протянул он, запуская пальцы в ее короткие волосы. — Верь мне, Лив.

И она поверила…

Почему?

Зачем?

Просто устала. Бороться с ним. С собой. С противоречиями, разрывающими душу напополам. Устала жить прошлым. Устала бояться. Его. Себя. Устала жалеть о чем-то безвозвратно ушедшем. Да и поздно…

Сильные руки словно пушинку подняли Оливию вверх и жаркие, сухие губы сомкнулись на ее устах. Одежда улетела прочь, сорванная в голодном порыве его нетерпеливого безумства.

Комната вспыхнула, как факел. Огненные лозы ручейками побежали по стенам, закручиваясь в узоры и рисунки, оранжевый вихрь обвил и подхватил страстно целующихся супругов, раскачивая на упругих волнах, словно в колыбели. Пылающая постель приняла в свои объятья их сплетающиеся тела, и в этом безудержном вихре стихии обнаженные и отбросившие самоконтроль мужчина и женщина танцевали свой завораживающий древний танец губ, рук и бессвязных слов.

Последние сомнения и уже ненужные проявления стыда утонули во всепоглощающей нежности его поцелуев, и Оливия таяла, зажатая в горячих объятьях мужа, как свечка, брошенная в огонь.

Отсветы огня теплой охрой ложились на светлую кожу охотницы, мягко обрисовывая красивые изгибы бедер, совершенную округлость груди, плоский живот, и Ястреб неторопливо оглаживал ладонями контур ее тела, словно скульптор, любующийся статуей, вышедшей из-под его резца.

Воздух плавился и горел, смешиваясь с запахом вереска и мяты, исходящим от ее волос. Касс пьянел от этого запаха. Шалел от восторга, касаясь жены губами и руками, и от того, с какой покорностью она позволяла ему это делать.

— Позови меня… — не отпуская взглядом, исступленно лаская ее тело, шептал он. — Позови, Лив, — тяжелые ладони ласково скользили по теплому бархату ее кожи, меняя тональность ее коротких вздохов на тягучие, гортанные стоны. Он играл на струнах ее распаленного тела, как на своей любимой скрипке: нежно, самозабвенно, одержимо, упрашивая, обещая, задавая нужный такт и ритм.

— Позови, — умолял он ее, рисуя языком влажные круги на ее груди, прокладывая губами теплые дорожки на подрагивающем животе, обжигая бесстыжими дерзкими поцелуями беззащитно раскрытые бедра, — Меня. Лив. Позови, — звучал чарующей музыкой его искушающий, как грех, голос, растекаясь по венам тягучей истомой, расползаясь по коже волной огненных мурашек.

Потерянная, ошеломленная и убаюканная медленными, восхитительными, сводящими с ума ласками, Оливия не могла произнести и слова, задыхаясь, ловила ртом липкий густой воздух, слыша сквозь пелену сладкого угара лишь соблазняющий, доводящий до состояния помешательства шепот. Обещающий блаженство, свободу, полет, освобождение от неутоленной жажды, терзающую ее ноющую и распаленную плоть невозможной чувственной пыткой.

— Касс, — низко и надсадно вырвалось из ее горла. Скользя ладонями по выпуклому рисунку мышц на его спине, она, откинув назад голову, подставила гибкую линию шеи его дразнящим пряно-сладким поцелуям и снова протяжно выдохнула: — Ка-асс…

— Да! Я здесь, — одним ударом соединив их разгоряченные тела и наполнив ее собой до отказа, с улыбкой прохрипел Ястреб, выпивая ненасытными губами вязкий, дурманящий стон свой женщины. — Я здесь, Лив, — двигаясь в ней все быстрее, рыча от нахлынувшей на него на пике ее удовольствия эйфории и теряя голову оттого, как выгибается под ним ее тело, повторял он словно безумный. — Я здесь, — падая следом за ней в огненный омут топящего рассудок наслаждения, — Лив… — закрывая глаза и сплетая пальцы их рук, со стоном выдохнул Касс, прежде чем острое, на грани потери контроля удовольствие вспороло его тело жаркой, слепящей судорогой.

Он любил ее до самого утра, истязая чувственной пыткой и себя, и ее, балансируя на тонкой границе между невыносимым желанием и падением в бездну огня, бескомпромиссно пожирающего все его естество. А потом получал какое-то изощренное, дикое, животное наслаждение, когда она, взмокшая и горячая, билась в его руках, теряясь в очередной волне накрывающего ее оргазма. Смотрел, как заволакивает ее глаза пелена неги, как его женщина мечется в сладкой конвульсии, и буквально сходил с ума — хотел ее до одури, до умопомрачения. И ему было мало.

Касс терзал ее нежный рот, пил ее дыхание, тонул в ее взгляде и не мог остановиться. На теле Оливии не осталось ни одного места, не помеченного им. Он трогал ее руками. Везде. Медленно. Основательно. Долго. Переворачивая то на живот, то на спину, прикусывая и облизывая розовые вершины груди, упругие ягодицы, ямочки у основания позвонка, тонкие лопатки, маленькую впадинку пупка. Мучительно-нежно водил по шелковой коже жадными пальцами, губами и языком, не замечая, что оставляет повсюду яркие отметины своего отчаянного помешательства.