Печать Соломона

Я посмотрел на свои руки и увидел, что покрывшиеся коркой язвы запульсировали в унисон с сердцем. Одна, на костяшке, зудела особенно сильно, и я начал ее расчесывать. Наверное, хотел бросить вызов: полюбуйтесь, я и чесаться могу! Едва мой ноготь прикоснулся к язве, корочка лопнула, и потекла прозрачная жидкость. Сердце подпрыгнуло к самому горлу, но не от вида открывшейся язвы. Из маленькой гнойной ямки вынырнул серый червячок с черной головкой. Он извивался и тянулся вверх, как будто пробудился ото сна. Секунду я в ужасе смотрел на него, а потом отцепил руку от руля и сунул ее под нос Оп-девять:

– Что это такое?

– По-моему, личинка.

Во рту появился привкус попкорна. Я резко повернул к себе зеркало заднего вида и, с трудом подавляя рвотные позывы, прикоснулся к щеке.

Язвы открылись, и в ноздри ударил мерзкий запах – тот самый, что я учуял в отеле. Вонь разложения. Я гнил изнутри.

Я завопил и ударил по тормозам.

– Альфред! – крикнул Оп-девять.

Суперкар занесло, задние колеса вылетели на траву, и только поэтому мы не перевернулись.

Как только машина остановилась, я ударил по кнопке, открывающей двери, и вывалился на сырую обочину. Вокруг клубился туман, суперкар был похож на привидение в белом саване. Я стоял на карачках и блевал.

Потом кто-то потянул меня за плечо.

Я прижался к груди Оп-девять. Меня душили слезы, проклятия застревали в горле. Я хлестал себя по щекам, пока Оп-девять не схватил меня за запястья.

– Альфред… – проговорил он мне в ухо. – Альфред, скажи, что мне делать. Просто скажи, что я должен сделать.

На совещании Оп-девять говорил, что нас поглотят. «Они поглотят нас».

Я посмотрел ему в лицо. Самое доброе и самое некрасивое лицо из всех, что я видел в жизни.

– Домой, – каркнул я. – Отвезите меня домой.

46

Оп-девять помог мне дойти до машины. Это оказалось нелегко, потому что он был слаб, а я тяжел, и никто из нас не хотел ехать по той дороге. Я грузно опустился на пассажирское сиденье. Оп-девять сел за руль, а я сунул под себя руки, чтобы хоть как-то удержаться от желания расчесывать зудящие язвы.

Спидометр показал сорок пять миль в час.

– Быстрее, – пробормотал я.

От гадкого запаха, которым разило у меня из пор, кружилась голова. Мне стоило величайших усилий не блевануть снова.

Стрелка доползла до шестидесяти.

– Быстрее, – сказал я.

– Альфред, в таких условиях…

– У нас мало времени! – заорал я. – Плевать на условия! Сейчас главное – время!

От крика заболело горло, и мне пришлось умолкнуть. Стрелка спидометра добралась до восьмидесяти пяти и продолжала двигаться дальше. Оп-девять прищурился, как будто от этого было легче видеть сквозь густой белый туман.

Меня подмывало достать из кармана пистолет и прострелить ему голову. Даже рука дрогнула. У меня уже возникало такое желание в «таурусе» у дома Майка, но сейчас оно было раз в десять сильнее, и я молча боролся с ним несколько миль.

– Мне надо вам кое-что сказать, – решился я. – Вы должны знать.

Оп-девять кивнул.

– У меня возникают позывы… напасть на вас. Убить. Я еле сдерживаюсь.

Оп-девять мельком глянул на меня.

Я продолжил:

– Но это не я. По крайней мере, я точно знаю, что это не я. Раньше, до того как они до меня добрались, мне никогда не хотелось кого-то убить. То есть, может быть, и хотелось, но не так. Я думаю, подобные мысли возникают у всех, и это не то чтобы правильно, а просто нормально.

– Меня они тоже посещали, – кивнул Оп-девять.

– Насчет меня?

Он снова кивнул.

– С тех пор, как я очнулся в отеле. Я был близок к тому, чтобы бросить тебя на обочине. Еле устоял.

– Я еще различаю, где их мысли, а где мои. Но граница постепенно размывается. Боюсь, настанет момент, когда я перестану понимать разницу.

Я вынул из кармана пистолет. Оп-девять посмотрел на него и сразу отвернулся.

– Нашим врагам он не страшен, я прав? – спросил он.

Я кивнул. Странно, но пистолет вызывал приятное умиротворение. Боль сдавила виски, в глазах помутнело.

«Убей его. Он предал тебя, обманывал. Убей его!»

Я опустил стекло, и в тесный салон ворвался ветер. Оп-девять не смотрел на меня, но напрягся всем телом. Он ждал.

Я выбросил пистолет в окно.

Остаток пути я подавал голос только затем, чтобы подгонять Оп-девять. Мне казалось, что, если я не буду этого делать, он бессознательно сбросит скорость, и я знай твердил: «Быстрее, быстрее!»

В тумане виднелись размытые оранжевые пятна пожаров в Луисвилле и Франкфорте. Я потерял чувство времени. Когда до Ноксвилла осталось миль сто, я набрал по сотовому Оп-девять номер Нидлмайера.

– Привет, Альфред. – (На линии были помехи, но даже сквозь треск я услышал, что голос у него дрожит.) – Все готово.

– Через час, – сказал я. – Встречайте нас возле аэропорта.

Повинуясь порыву, я выбрал быстрый набор штаб-квартиры. Тишина. Не было даже гудков.

Туман на шоссе Алкоа был таким густым, что Оп-девять не заметил въезда в аэропорт, и нам пришлось развернуться и покатить обратно. На парковке стоял одинокий серебристый «лексус». Не представляю, что подумал мистер Нидлмайер, когда к нему заковыляли из тумана две сгорбленные, сломленные фигуры, еле поддерживавшие друг дружку.