Педагогическая этика (СИ)

Фомин инстинктивно поймал букет и поначалу даже не почувствовал как саднит поцарапанное розами лицо. До него с опозданием начало доходить, что он, поддавшись эмоциям, слишком зарвался, наговорил любимому лишнего и, похоже, всерьез его обидел. Растерявшись, он смог только пробормотать:

- Валер…

Валерка, уже переступив порог квартиры, обернулся и так же внятно, как недавно «пошел вон» отчеканил:

- Валерий Андреевич.

После чего хлопнул дверью и закрылся изнутри.

Дэн бросился к двери и, забыв про звонок, принялся лупить кулаком в толстый стальной лист, который гулко стонал под ударами. Дорошин не открывал, и Денис в отчаянии лупил снова и снова, хлестал неприступную дверь букетом и орал, чтобы Валерка его впустил. Но Валера, запершись, сразу же убежал в дальнюю комнату, бросился на постель и лежал, закрыв ладонями уши. И не реагировал ни на грохот в дверь, ни, тем более, на крики Дениса. Зато среагировали соседи. Дверь рядом с Валеркиной приоткрылась на длину цепочки, и высунувшаяся в щелочку бабулька испуганно пискнула, что если молодой человек сейчас же не прекратит это безобразие, то она позвонит в милицию. Дэн обернулся на писк и зыркнул на бабку такими бешеными глазами, что та ойкнула и быстро захлопнула дверь.

Однако бабке удалось отвлечь Дэна от бессмысленного занятия. Он остановился, с удивлением посмотрел на пучок голых исхлестанных прутьев в своей руке, бросил их на нежный алый ковер, устилающий цементный пол перед Валеркиной дверью, повернулся, медленно спустился по лестнице, вышел на улицу и отправился домой. Он уже чувствовал и царапины на лице, и до крови пораненную шипами ладонь, и сбитые суставы пальцев, но совершенно не ощущал душевной боли, как будто физические страдания анестезировали сердечные.

Позднее, когда Дэн уже пришел домой, душевная боль вернулась. Он страдал не только от предполагаемой Валеркиной измены. Его убивало презрительное «щенок», жгло хлесткое, как пощечина, «пошел вон» и мучило холодное «Валерий Андреевич», рекомендованное в качестве обращения к учителю. Он чувствовал, что все разрушено, пропало, и вымещал отчаяние на диванных подушках, нещадно их избивая, как недавно бил в стальную преграду.

Валерка в это время, лежа пластом, горько рыдал. Рыдать Дорошину было крайне противопоказано, особенно на ночь: тонкая нежная кожа от слез моментально краснела и отекала. Но он не мог остановиться. Он чувствовал себя оскорбленным, униженным, несправедливо обвиненным. К тому же злился на себя за то, что он, взрослый парень, учитель, не сумел справиться с обидой и найти разумный, спокойный выход из этой дурацкой ситуации. Так и уснул в слезах. Проснувшись утром, он побрел в ванную, увидел в зеркале свои набрякшие, красные веки, опухшие губы и нос, позвонил в школу сказать, что заболел и отправился в поликлинику. Участковый терапевт, осмотрев эту красоту, без слов дала на три дня больничный, несмотря на то, что температуры у Дорошина не было.

Дэн в школу просто не пошел. Без уважительной причины. И три дня валялся на диване, давя тоску и слушая «Арию», которая пела о том, что «все как вчера, но только без тебя» и о том, что «за дверь я выгнан в ночь».

***

Денис три дня провел не только в тоске, но и в размышлениях. И понял, что слишком погорячился. Если подумать, то подсмотренная им во дворе сцена не очень была похожа на нежное прощание. Слишком решительно Валера вывернулся из объятий «бывшего». И ушел, ни разу не обернувшись. Так что, скорее всего все было так, как он и говорил, и ни в чем он перед ним не виноват. Но Дэна по-прежнему уязвляли, мучили и глубоко оскорбляли слова, брошенные Валеркой напоследок. Поэтому он думал, что ни за что не пойдет каяться первым, но если Валера сделает хотя бы маленький шажок к примирению, то он готов не только тут же все простить, но и просить прощения сам.

Дорошин тоже остыл и решил, что был слишком резким с Денисом. В конце концов, вся эта история с Вадимом, цветами и поцелуем со стороны действительно выглядела совершенно однозначно. А уж то, как он сдуру цеплялся за этот идиотский букет, было и вовсе непростительным. Но его очень обидело обвинение в распутном поведении, и он решил, что ни в коем случае не проявит инициативы сам, но когда Дэн придет мириться, не будет упираться ни секунды.

Вернувшись в школу, они примерно неделю осторожно поглядывали друг на друга. Фомин на уроках сидел тихо и делал вид, что прилежно учится, но на самом деле наблюдал за Валерой из-за Танькиной спины как партизан из засады. Валера на Дениса, казалось бы, вообще не смотрел, но почему-то все равно во всем классе видел только его. Каждый старательно выискивал в другом признаки раскаяния и стремления к миру, но так и не находил.