Педагогика для некроманта

Боль не уходила. Ныло все: ребра, челюсть, голова, ноги. Не было ни сантиметра тела, по которому фальшивый Хассел не прошелся тяжелым протезом.

– Эй, – раздался знакомый голос.

Сердце Мёрке сжалось от ужаса. Что теперь? Снова побои или изнасилование? Она впилась ногтями в каменный пол, бессильно царапая его.

– Малышка, как ты?

Девушка истошно закричала и, несмотря на жуткую боль, вскочила на ноги, бросилась в противоположный угол камеры и с силой вжалась в стену, пытаясь унять безудержную волну ужаса. Вцепившись в прутья решетки, на нее смотрел он.

* * *

– Заходи, – Мьюл открыла дверь квартирки инквизитора и впустила Хассела.

– Я принес, что ты просила, – стихийник протянул банши крохотный наконечник для жезла.

Мьюл покрутила его между пальцами и критически осмотрела.

– Выдержит? – засомневалась она.

– Обижаешь. Я свое дело знаю, – оскорбился маг.

– Может, и знаешь, но ты не имел дело с такими мощными проклятиями. – Банши перекладывала кристаллик из одной ладошки в другую.

– Слышал издалека, когда ты пела его, так что немного представляю масштабы твоих возможностей. К слову, именно я спас Мёрке и Синда от твоего реквиема, так что будь спокойна. Выдержит.

– Ну, давай проверим. Сделаешь купол, чтобы тебя не зацепило раньше времени?

Фирс кивнул и погрузил Мьюл в воздушный звуконепроницаемый кокон. Уже через несколько минут она подняла руку вверх, и Хассел снял барьер.

– Так быстро? – удивился маг.

– А тут больше и не надо, – банши вернула кристалл Хасселу. – Тебе разве не страшно?

– А ты как думаешь? – Фирс осторожно убрал смертоносный камень в небольшой чехол и спрятал в кармане мантии.

– Разве нельзя по-другому?

Фирс покачал головой:

– Я видел мир, уготованный Мёрке и остальным, а еще немного знаком с самим демоном. Он не отпустит ее и будет мучить до тех пор, пока не добьется своего. У Мёрке не будет нормальной жизни, пока это чудовище существует.

– Ты разобьешь Натт сердце, – предупредила банши.

– Мьюл, ты не облегчаешь мне задачу. Думаешь, я хочу умирать? Тем более тогда, когда Мёрке стала моей. Я прокручивал в голове тысячи разных вариантов. Этот – единственно верный. Надеюсь, что она любит меня не так сильно, как я ее, – грустно изрек маг.

– Она заключила сделку на свою жизнь, и ты еще строишь такие предположения?! – воскликнула Мьюл.

– Не хочу опять ей врать. Это ужасно – смотреть в глаза и обещать, что все будет хорошо, – признался Хассел.

– Если ты говоришь, что по-другому нельзя… Хочешь, я заберу твой страх?

– По мне так сильно все видно? – Хассел нервно теребил воротник.

– У меня в ушах звенит от твоих чувств. Давай помогу. Я умею, – банши протянула к стихийнику руки.

– Нет. Без этих переживаний это буду уже не я, а кто-то другой. Лучше помоги Мёрке, когда все закончится. Не оставляй ее, хорошо? Может, у Синда получится сделать ей счас…

– Хватит Фирс. Боже, лучше помолчи.

– Я, кажется, начинаю ревновать. Мерзкое чувство.

– И не говори.

Стихийник не торопился уходить и смотрел себе под ноги.

– Фирс, ты можешь не сдерживаться при мне. Я же банши и не такое видела. Синд и Мёрке не узнают. Никто не узнает.

Хассел подошел к Мьюл, рухнул перед ней на колени и зарылся лицом в полах длинной мантии. Его тело содрогалось от бессильных рыданий, сквозь которые Мьюл слышала бесконечное «не хочу, только не сейчас». Она гладила его золотистые волосы и не нарушала данное обещание: каким бы желанным ни было страдание Хассела, она не забрала ни капли. Через некоторое время Фирс затих и забылся тревожным сном, привалившись к кровати. Банши тихонько запела ему самую безобидную колыбельную, слова которой сложились сами собой:

В жизни этой, иль другой

Птица с черным опереньем

Позовет тебя с собой

В мир прекрасных сновидений.

На одном крыле блеснет

Серп серебряный и точный,

День он нежно резанет,

Знаменуя праздник ночи.

Россыпь искр на втором:

Звезд несчетные скопления.

Нам веснушчатым пером

Нагоняет наваждение.

Птица пламени сдалась,

Не отдав себе отчета,

И впервые обожглась,

Угодив во тьму с разлету.

* * *

– Надеюсь, это что-то важное. Мне пришлось поссориться с Мёрке ради этой встречи, – недовольно бросил Хассел инквизитору, ждавшему его за дальним столиком в трактире.

– Не хочешь выпить? – предложил Синд и пододвинул магу внушительную чарку с местным пойлом.

Стихийник хотел опрокинуть ее Форсворду на голову, но в последний момент передумал и опустился на стул.

– Давай.

– Мы можем придумать что-то другое, – осторожно начал инквизитор.

– Вы сговорились, что ли, с Мьюл? – огрызнулся Фирс и почти залпом осушил кружку.

– Ничего себе талант, – присвистнул Форсворд.

– Меня ничего не берет. Могу еще десять таких выпить и керосином догнаться, а потом отделать тебя с закрытыми глазами.

– Демону будешь показывать свои умения. А меня и так будет кому ненавидеть в этой жизни, – инквизитор вздохнул и уставился в пустоту.

– Не бросай ее. Пусть ненавидит, только не бросай, – искренне попросил Хассел.

– Замолчи, не могу это слушать уже. Лучше бы я сам сдох в Дорнфьоле, чем смотрел на твою грустную рожу.

– Не надо было звать меня, – пожал плечами Фирс.