Педагогика иностранного языка

Еще двадцать-тридцать лет назад потребительские свойства радиовещания вполне отвечали ожиданиям населения. Но тогдашний политический режим совершенно реалистично оценивал угрозу, которую несет в себе прямое потребление информации из-за кордона через радио, и не сидел сложа руки. Принимались беспрецедентные меры информационной безопасности. Во-первых, существовали косвенные ограничения в области обучения иностранным языкам. Система обучения не должна была выводить школьника или студента на прямое и комфортное (низкоэнергетичное) обращение с иноязычной информацией. Действовавшие (и действующие по сей день) массовые программы и методы обучения не допускали и мысли о концентрации усилий на достижении, например, свободного понимания при чтении или свободного понимания при аудировании. Вместо разумных и достижимых задач, адекватных информационной инфраструктуре, когда только книги и радио на иностранных языках были действительно доступной и массовой базой реальной иноязычной коммуникации, декларировались цели, связанные с развитием говорения. Подобная глупость — мотивировать изучение иностранного языка говорением в стране, где человек за всю свою жизнь мог не получить и одного шанса выехать в страну изучаемого языка, могла существовать только по команде сверху. Восхитимся же тонкостью, изощренностью, эффективностью работы специальных служб аппарата КПСС, решавших идеологические задачи средствами «беспартийной» методики.

Даже современный туристско-челночный бум пока слишком слаб по своей массовости и по перспективам, чтобы диктовать школе задачу формировать активноречевые навыки. А тогда ЦК КПСС через свои профильные отделы и специальные службы четко отслеживал содержание и ориентиры школьных программ. Можно с полной уверенностью сказать, что в те годы любое предложение внедрить методику, ориентированную на любой из указанных навыков (свободное понимание текста или звучащей речи), было бы жестко отклонено под любым предлогом.

В свое время Генри Форд, идеолог «народного автомобиля» в США, блестяще выразил свое отношение к проблеме унификации цвета своих машин: «Форд» может быть любого цвета, если этот цвет черный». Кредо нашего идеологического «alter ego» по поводу унификации мозгов, похоже, имело общую с Г. Фордом платформу: в Советском Союзе могла процветать любая методика, если ее ориентир — недостижимое говорение. А иначе? А иначе пришлось бы глушить не только «Свободу» и «Голос Америки», но и сотни других «вражеских голосов» на английском, немецком, французском, японском и других языках. Пришлось бы еще более строго отслеживать распространение газет, журналов и прочей литературы на иностранном языке.

Разумеется, что идеологическое патронирование содержания и методов обучения осуществлялось лишь в крайнем случае с помощью прямых запретов и умалчиваний. В условиях тотального администрирования хватало простого протекционизма в отношении специалистов и методов, исключавших свободное (непроизвольное) понимание иностранного языка на любом носителе. Скрытый протекционизм прежде всего касался адептов активноречевой ориентации школьного обучения. Все, кто провозглашал говорение в качестве главной цели и главной ценности урока, могли быть уверены в успешности своих начинаний. При этом сами эксперты-идеологи, работавшие на ЦК, никаких иллюзий по поводу возможностей школы научить говорению никогда не имели и решали прямо противоположную задачу: не допустить распространения таких методик обучения, которые открывали бы массовый доступ к враждебной идеологии. Благо, нашлось достаточно ученых, которые, кто сознательно, а кто — по невежеству, «научно» обслуживали эти устремления. В семидесятых годах эта ориентация окончательно победила здравый смысл: резко усилилась условно-речевая доминанта в преподавании, тезис же о «беспредметности урока иностранного языка» облачился в научно-психологическую фразеологию, узаконив методическую белиберду.

Такое представление событий, без сомнения, выглядит тенденциозно и бросает тень на разработчиков игровых, условноречевых и прочих методов и программ, ориентированных на условную коммуникацию, в которой много бессмысленного, механического повторения, условного, тренировочного говорения, и в которой нет ни актуальной информации, ни содержания, которая «говорением» в человеческом смысле слова никак называться не может. В попугайном — да!