Педология: Утопия и реальность

Фрейдовская школа впервые обратила внимание на особое явление в половой жизни, которое было фрейдистами названо: «перенос» (Übertragung). Сексуально дезорганизованный человек часто приковывается, «приклеивается» к другому человеку, «переносит» на него все свои любовные переживания, делает его своим кумиром, превращает себя в раба, отказывается от своей личности и независимости и без этого «переносного своего аппарата» не может существовать. Адресат такого переноса — главная основа бытия для переносящего, обязательный «мост», по которому последний продвигается, протаскивает к жизни все свои планы и действия. Эти своеобразные любовные привязанности, «переносы» играют, по нашим наблюдениям, особо крупную роль в переходном возрасте, когда резко заостряется личностное начало и усложняются личностные связи с окружающими людьми. Если «перенос» удачен или, наоборот, неудачен, это имеет огромное значение для всех социально-жизненных установок «переносящего».

Мы лично думаем, что в этом фрейдовском «переносе» сексуальное содержание вовсе не должно превалировать, мало того, может и совсем отсутствовать. Если оно иногда сильно, то вовсе не потому, что механизм «переноса» — первично половой механизм (влюбленность), а лишь потому, что для внеполового переноса среда не создавала должных условий: аналогично половому романтизму подростка, который заостряется именно как половой лишь из-за отсутствия бредовых путей для социального романтизма[209]. Однако отрицая половую диктатуру в явлениях «переноса», мы не отрицаем самого факта переноса, наоборот, обращаем самое серьезное внимание на огромное его значение (как положительное, так и отрицательное) в половом воспитании.

«Переносом» можно бы назвать такое состояние человека, в частности, растущего человека — ребенка, подростка, когда оно особенно крепко, глубоко привязывается к другому человеку, делая его центром своих симпатий, своего доверия, олицетворением своих идеалов, образцом для своего поведения и миросозерцания и т. д. Очевидно, для такого прикрепления к другому половой элемент вовсе необязателен. Если подобный «идеал» действительно хорош в социально-творческом, действенном смысле, если он силен, смел, умен, глубок, чуток, честен, — крепко привязаться к нему можно и без всякой половой подоплеки, тем более, что в жизни носители таких качеств настолько редки, что удивляться их всепокоряющему влиянию не приходится. Сложнее обстоит, если «идеал» совсем не идеал, если чертами героя, борца и пр. награждают мелкое ничтожество, но и здесь осложнение может быть обусловлено тоже не «половым наваждением», не «любовным опьянением», а лишь острым, трагическим одиночеством, беспросветной социальной тьмой вокруг, когда сослепу, «с голоду» урод красавцем покажется: не половой голод, а тот же социальный голод. И лишь в третьей категории случаев мы встречаемся с действительным половым переносом, когда «идеал» делается олицетворением наилучшего в мире по причине осложненной половой к нему привязанности.

Как бы то ни было — независимо от того, к какой группе отнести тот или иной случай «переноса» — самый факт возможности сосредоточения необычайно острых и сложных эмоций на одном человеке отрицать нельзя, и в педагогическом отношении следует его детально изучить, использовать в первую очередь для целей полового воспитания.

Подросток — острый личностник, но он же рвется к людям. Он мечтатель, романтик, «идеализатор» (не идеалист!), но не в процессах закупорки, а в своих проекциях наружу, к социальному миру. Его социальные требования, однако, очень сложны и противоречивы (уступает коллективу лишь при условии максимального субъективного выигрыша), и не так просто прочно слить его с широким социальным окружением. Именно тогда, когда в коллективе он не прививается, делается он особенно падким на более узкие социальные избирания и начинает тяготеть к более замкнутому, специально избранному им кругу, зачастую ограничивая его одной лишь, но зато уже максимальной привязанностью.

Все недополученное им от себя из-за бедности его реальных, социальных установок, все недополученное им из коллектива из-за нищеты его связей с последним, он переливает в найденный им идеал. У подобной сверхпривязанности огромная роль — как паразитарная, если ее адресатом является недостойная личность, бесплодно поглощающая, не умеющая использовать могучую силу такой привязанности, — так и творческая, если она является стимулом к ценнейшим действиям «во имя моего идеала».