Педро Парамо. Равнина в огне (Сборник)

Это точно. Потому что, вообще говоря, в какой-то момент речь об этом заходила: когда дочь Понсиано сказала, что они хотят поскорее закончить с делом, чтобы не возвращаться в Амулу слишком поздно. Я сказал, что об этом можно не беспокоиться: что пусть на полу, но всем найдется, где переночевать. Что места и циновок в доме вдоволь. Они отвечали хором, что это уж ни за что на свете: что скажут люди, когда узнают, что они провели ночь у меня дома со мной же внутри? Это уж ни за что на свете.

Так что нужно было просто заболтать их, пока не наступит ночь, и выбить у них из головы эту мысль, которая никак не давала им покоя.

Я спросил у одной:

– Как поживает твой муж?

– У меня нет мужа, Лукас. Разве ты не помнишь, как я гуляла с тобой? Ждала тебя, ждала, да так и осталась ждать. Только потом узнала, что ты, оказывается, женился. А меня в ту пору уже никто не хотел.

– А я тут при чем? У меня было много разных дел, из-за которых я был сильно занят. Но время еще есть.

– Так ведь ты женат, Лукас. И не на ком-нибудь, а на самой дочери Святого Младенца. Зачем ты опять смущаешь мое спокойствие? Я уж почти забыла о тебе.

– А я – нет. Как, говоришь, тебя звали?

– Ньевес. Меня и сейчас зовут Ньевес. Ньевес Гарсия. И не заставляй меня плакать, Лукас Лукатеро. Я вся дрожу от одного воспоминания о твоих медоточивых обещаниях.

– Ньевес… Ньевес. Как же я забуду тебя? Ведь ты из тех, что не забываются никогда… Какой ты была нежной. Я помню. Я будто и сейчас сжимаю тебя в своих объятиях. Нежная. Мягкая. Платье, в котором ты гуляла со мной, пахло камфорой. И как крепко ты прижималась ко мне. Ты прижималась так сильно, что, казалось, хотела проникнуть мне в самые кости. Я помню.

– Замолчи, Лукас. Я вчера исповедовалась, а ты снова будишь во мне дурные мысли, вводишь в грех.

– Я помню, как целовал тебя под коленками. А ты говорила: только не там, потому что тебе щекотно. У тебя до сих пор ямочки под коленками?

– Лучше замолчи, Лукас Лукатеро. Бог не простит тебе того, как ты поступил со мной. Ты дорого за это заплатишь.

– Разве я сделал тебе что-то плохое? Неужто я плохо с тобой обошелся?

– Мне пришлось избавиться от него. И не заставляй меня говорить об этом здесь, при всех. Но только чтобы ты знал: мне пришлось избавиться от него. Он был похож на кусок вяленого мяса. Но с чего мне было его любить, если отец у него – наглый бесстыдник?

– Так вот оно что… А я и не знал. Не хотите еще миртовой воды? Сделаю мигом. Подождите немного.

Я снова вышел во двор – нарезать ягод с мирта, и постарался задержаться там подольше, пока эта женщина не придет в себя.

Когда я вернулся, она уже ушла.

– Ушла?

– Да, ушла. Ты довел ее до слез.

– Я ведь только хотел поговорить, чтобы занять время. Заметили, как давно здесь не было дождя? Там, в Амуле, должно быть, недавно прошел дождь?

– Да, позавчера был ливень.

– Там хорошее место, это точно. Хорошие дожди и хорошая жизнь. Здесь, признаться, и облаков почти не увидишь. А что Рогасиано – все так же глава городского собрания?

– Да, все так же.

– Хороший человек этот Рогасиано.

– Нет. Он мерзавец.

– Ну, может, и так. А про Эдельмиро что расскажете? Лавка все так же закрыта?

– Эдельмиро умер. И правильно сделал, хоть мне и не должно так говорить. Но он тоже был порядочный мерзавец. Из тех, кто бесчестил имя Младенца Анаклето. И в колдовстве его обвинял, и в плутовстве, и в шарлатанстве. Ходил повсюду и рассказывал эти сказки. Но люди не стали обращать на него внимания, а тут и наказание Господне подоспело. Умер от собственной злобы, как птичка уитакоче[99].

– Будем надеяться, что, с Божьей помощью, он сейчас пребывает в аду.

– И что черти не устают подбрасывать дрова ему под котел.

– Так же, как и под котел Лирио Лопеса – судьи, который встал на его сторону и отправил Святого Младенца за решетку.

Теперь они говорили без моей помощи. И я дал им высказать все, что только вздумается. Пока не начнут снова приставать, все будет хорошо.

Как вдруг они спросили:

– Ты пойдешь с нами?

– Куда?

– В Амулу. За этим мы пришли. Забрать тебя.

На мгновение мне захотелось выйти обратно во двор. Уйти через черный ход в горы и исчезнуть. Несчастные старухи!

– А я-то, черт побери, чего забыл в Амуле?

– Мы хотим, чтобы ты присоединился к нашим молитвам. Мы, последовательницы Младенца Анаклето, учредили девятидневную молитву, в которой просим, чтобы его причислили к лику святых. Ты его зять, и нам нужно, чтобы ты выступил в качестве свидетеля. Священник поручил нам привести кого-нибудь, кто бы знал его близко и с давних пор, когда он еще не был известен своими чудесами. А кто подойдет лучше тебя? Ведь ты жил с ним и можешь, как никто другой, рассказать о его милосердных деяниях. Вот зачем ты нам нужен: сопровождать нас в этом предприятии.

Старые чертовки! Сказали бы сразу.

– Я не могу пойти с вами, – сказал я. – Некому будет присмотреть за хозяйством.

– Для этого останутся две девушки, мы все предусмотрели. Кроме того, есть твоя жена.

– У меня больше нет жены.

– Как это? А дочь Анаклето Моронеса?

– Она ушла от меня. Я ее выгнал.