Педро Парамо. Равнина в огне (Сборник)

– Но этого не может быть, Лукас Лукатеро. Бедняжка, наверное, страдает. Какая она была умница! А какая молоденькая, какая красавица! Куда ты отправил ее, Лукас? Одна надежда, что в монастырь Кающихся Грешниц.

– Я никуда ее не отправлял. Я выгнал ее. И уверен: уж где-где она сейчас, но точно не у Кающихся. Очень уж она любила гулять да развлекаться. Этим, наверное, и занимается – расстегивает ширинку каждому встречному и поперечному.

– Мы не верим тебе, Лукас, ни единому слову. Она, должно быть, где-то здесь, заперта в какой-нибудь комнате, и читает молитвы. Ты всегда был страшным лгуном и даже клеветником. Вспомни, Лукас, о бедных дочерях Эрмелиндо, которым, в конце концов, даже пришлось уйти в Эль-Грульо, потому что каждый раз, стоило им выйти на улицу, люди начинали напевать ту песню про «голубок» – и только из-за того, что ты выдумал этот слух. Тебе ни в чем нельзя верить, Лукас Лукатеро.

– Выходит, и в Амулу мне идти незачем.

– Ты заранее исповедуешься, и все будет в порядке. Когда ты в последний раз исповедовался?

– Ох, лет пятнадцать назад. Когда меня чуть не расстреляли кристерос. Приставили карабин к спине, силой затолкали к священнику, и я тогда от страху нарассказывал о таких грехах, которых никогда и не совершал. Так сказать, исповедовался про запас.

– Не будь ты зятем Святого Младенца, мы бы не стали искать тебя и уж тем более о чем-то просить. Ты всегда был настоящим пройдохой, Лукас Лукатеро.

– Неспроста же я был помощником Анаклето Моронеса. Уж кто действительно был дьяволом во плоти, так это он.

– Не богохульствуй.

– Вы ведь и не знали его.

– Мы знали. Знали как святого.

– Но не как торговца святыми.

– Что же ты такое говоришь, Лукас?

– Вы просто не знаете. Но раньше он торговал святыми. На ярмарках. На папертях. А я носил за ним мешок.

Так мы и ходили вдвоем – друг за дружкой, от деревни к деревне. Он шел впереди, а я тащил мешок с книжонками – девятидневными молитвами святому Пантелеймону, святому Амвросию и святому Паскуалю, и весил тот мешок под два пуда.

В один из дней нам повстречались паломники. Анаклето стоял на коленях над муравейником и учил меня, как прикусывать язык, чтобы не кусали муравьи. Рядом проходили паломники. Они остановились поглядеть на это чудо и стали спрашивать: «Как это ты умудряешься сидеть верхом на муравейнике и тебя не кусают муравьи?»

Тогда он сложил руки крестом и начал рассказывать, что он только что из Рима, откуда везет срочное послание, и что он хранитель одной из щепок, оставшихся от Святого Креста, на котором был распят Христос.

Они подняли его на руки и понесли прочь. Несли на руках до самой Амулы. А там пошло уже что-то совсем несусветное: люди толпами падали ниц перед ним и молили о чудесах.

Так все и началось. А я только и делал, что с открытым ртом ходил вокруг и смотрел, как он дурит головы толпам паломников, которые приходят ему поклониться.

– Ты настоящий выдумщик, а самое главное – богохульник. Кем ты был, пока не познакомился с ним? Свинопасом. А он сделал тебя богатым. Дал тебе все, что у тебя есть. Хотя бы в благодарность за это ты мог бы сделать милость и сказать о нем доброе слово. Неблагодарный.

– Почему же. Я благодарен ему за то, что не помираю с голоду. Но это ведь не отменяет того, что он был настоящим дьяволом. И остается им до сих пор, где бы ни находился.

– Он на небесах. Там, среди ангелов. Вот где он, нравится тебе это или нет.

– Про небеса не знаю. Знаю только, что одно время он сидел в тюрьме.

– Это было давно. Оттуда он сбежал. Исчез без следа. А теперь он на небе – телом и духом. И оттуда, сверху, ниспосылает нам свое благословение. Девушки, на колени! Прочитаем «Покаянную», чтобы Святой Младенец вступился за нас.

И старухи встали на колени и стали с каждым «Отче наш» целовать свои ладанки с вышитыми на них изображениями Анаклето Моронеса.

Было три часа дня.

Я воспользовался моментом, чтобы сбегать на кухню и съесть пару тако с фасолью. Когда я вернулся, женщин осталось только пять.

– А куда делись остальные? – спросил я.

И Панча, шевеля редкими, торчавшими над верхней губой усами, ответила:

– Ушли. Они не хотят с тобой водиться.

– Оно и лучше. Меньше ослов – больше кукурузы. Хотите еще миртовой воды?

Тут одна из них – Филомена, которая все время до этого молчала и которую за глаза называли Покойницей, наклонилась над одним из моих цветочных горшков и, засунув палец себе в рот, отрыгнула, вперемешку с кусочками чичаррона[100] и тамариндовыми косточками, всю миртовую воду, которую выпила до этого.

– Я и миртовой воды не хочу от тебя, богохульник. Ничего от тебя не хочу.

И положила на стул яйцо, которое я ей подарил:

– Яиц твоих тоже не хочу! Лучше пойду отсюда.

Теперь их оставалось только четыре.

– Меня тоже сейчас стошнит, – сказала Панча. – Но я потерплю. Мы должны отвести тебя в Амулу, чего бы это нам ни стоило. Ты единственный, кто может засвидетельствовать святость Святого Младенца. А он в ответ излечит твою душу. Мы уже поставили его образ в церкви, будет несправедливо выбрасывать его из-за тебя.