Пейзаж души: «Поэзия гор и вод»

Вы видели, как Желтая река с Небес стекала
И безвозвратно исчезала в море?
Вы видели в больших дворцах власы в зерцалах? —
С утра черны, а к ночи в снег их превращало горе.
Бери от жизни все, что радостно и мило,
Да не скудеет тот бокал, что обращен к луне!
Растрачу все, чем Небо одарило.
Что тысяча монет! — Опять придут ко мне.
Бычка прирежем, запечем барашка,
Три сотни — разом! — опрокинем чаши.
Ах, мудрый Цэнь, ученый брат Даньцю,
Давайте выпьем-ка и вновь осушим!
Ко мне склоните ваши уши,
И я вам песенку спою.
Что нам дворцы, где яств полны столы?!
Пусть трезвость к нам, хмельным, и не придет.
Мудрец всегда мирские отвергал дары,
Стяжает славу только тот, кто пьет!
Как Цао Чжи в пирах Беседки умиленья
С вином за десять тысяч — это наслажденье!
Ты думаешь, трактирщик, денег нет?
Друзей я не оставлю без вина.
Возьми-ка дорогого скакуна
И шубу в тысячу монет,
Пошли слугу ко мне за ними — и налей полней,
Чтоб скорбь тысячелетнюю избыть в душе моей.

736 г., осень, близ Лояна в горах над Хуанхэ (или 734 в горах Сун в Хэнани)

В любой хронологии это — визит вместе с Цэнь Сюнем к давнему другу мудрому даосу Юань Даньцю, когда они переживают неудачу посещения поэтом столицы Чанъань.

Ли Бо взял за основу короткую древнюю песню в жанре юэфу, однако, значительно расширив ее, вложил туда, помимо питейных мотивов (упоминание о древнем поэте-императоре Цао Чжи и его знаменитом пире в Беседка умиленья, павильоне в окрестностях Лояна, описанном в стихотворении Цао Чжи) личные переживания по поводу краткости жизни и невозможности применить данные Небом таланты.

С Юань Даньцю Ли Бо познакомился еще в 720-х годах (по версии в беллетризованной биографии — в 720 г. на башне Саньхуа в Чэнду, которую Ли Бо описал в раннем стихотворении «Поднимаюсь на башню Саньхуа в Парчовом граде»).

Подношу стихи, прощаясь в Гуанлине

За вазу дали мне вино на диво,
Но возвращаться надо все равно.
Коней стреножим под плакучей ивой
И у обочины допьем вино.
Над морем встали горы голубые,
За краем неба — бирюза воды…
Простимся, возбужденные, хмельные,
Хотя и нет в том никакой нужды.

726 г.

Пью и пою

Жил Чисун на Цветике Златом,
Ань Цишэн — на острове Пэнлае.
Эти люди древности святой,
Оперившись, где теперь летают?
Лишь мгновенье вспышки — жизнь моя,
И другие времена настанут,
Неизменны Небо и Земля,
Человек дряхлеет постоянно.
Есть ли смысл — желания таить?
Взять бокал — и из него не пить?

748 г.

Не столь уж частый мотив такого противопоставления земного и небесного, в котором сквозит горькая ирония в адрес Неба с неизвестно куда девшимися святыми Чисуном (Чисун-цзы) с горы Золотой цветок (в пров. Чжэцзян, севернее г. Цзиньхуа), Ань Цишэном, удалившимся от пригласившего его к себе императора Цинь Шихуана на мифический остров Пэнлай, и вообще всеми Оперившимися — людьми, ставшими бессмертными святыми (взлетев в небо, они постепенно обрастают перьями).

Сянъянская песнь