Пейзаж с бурей и двумя влюбленными

Войдя в кухню и сев на свое место (теперь у нее было свое постоянное место, между Домеником и Марселем), она сообразила, что можно было избежать всех этих сложностей с условным знаком: ведь Доменик сейчас придет, и она могла подать ему знак здесь, за обедом. Однако Доменик на этот раз не пришел, чего уже давно не делал, и обед прошел без него. Это обстоятельство озадачило и взволновало Женевьеву. Почему он не пришел? Не хочет выдать своего волнения? Или боится получить отказ? Она терялась в догадках.

Между тем подошло время обеда для гостей. Подавая блюда, Женевьева услышала за столом обрывки разговоров. Гости рассказывали о своих планах. Оказывается, Роберт Хаген намеревался сходить в горы, расположенные поблизости от поместья. Для этого он привез с собой все необходимое альпинистское снаряжение (Женевьева вспомнила рассказ Катрин о тяжелых рюкзаках, которые ей пришлось нести в комнату гостей). Встал вопрос, кто примет участие в экспедиции. Первым вызвался Фуллер — ведь он покорил немало вершин в Кордильерах. Лоуренс заявил, что он, к сожалению, весьма занят и вряд ли сможет принять участие в походе, хотя хотел бы.

Неожиданно заговорила Шарлотта:

— Я очень хотела бы принять участие в вашей экспедиции, Роберт. Но двое мужчин на одну неопытную женщину — это, я думаю, мало. Если бы мистер Брэндшоу все же выкроил время и включился в эту группу, я бы, пожалуй, попросилась на роль новичка.

— По отношению к вам, Шарлотта, я чувствую себя должником, — сказал Лоуренс. — Вы ведь хотите запечатлеть меня в каком-то прочном материале (“И уже запечатлела, да как здорово”, — прибавила про себя Женевьева, убиравшая в этот момент со стола). Что ж, после такой просьбы отказать трудно.

Хаген выразил искреннюю радость по поводу такого решения. Камилла добавила, что она уже дважды лазила с мужем на скалы в Альпах и ей очень понравилось, но теперь (она выразительно посмотрела на свой живот) это, к сожалению, исключено. Было решено отправиться, как только Лоуренс возвратится из своей поездки в Антиб.

— Я должен был выехать сегодня, меня ждут, — пояснил англичанин, — но, к сожалению, я не успел закончить кое-какие расчеты.

Жоржетта при этих словах ничего не сказала, лишь, как заметила Женевьева, криво усмехнулась.

Как только обед закончился, она быстро сняла с себя платье, вынула и разложила на кресле свой темно-зеленый костюм и уже собралась одевать юбку, когда заметила, что на колготках спустилась петля. Надо одеть новые. Она сняла колготки, когда в дверь постучали. Уверенная, что это Шарлотта, Женевьева накинула короткий халатик, распахнула дверь — и увидела Ричарда Фуллера. Оба остолбенели, однако американец первым вышел из замешательства.

— Видит Бог, на это я не рассчитывал! — воскликнул он. — Наверное, мне лучше подождать за дверью.

— Нет уж, — возразила рассерженная Женевьева. — Незачем вам торчать возле моей двери, привлекая общее внимание. Раз уж пришли, входите. Садитесь вот сюда, к окну, и не оборачивайтесь.

Американец послушно уселся на указанный стул и заметил:

— В конце концов, все это чистейшие условности. Ведь возле бассейна вы обнажены гораздо больше.

— Вся наша жизнь состоит из таких условностей, — возразила Женевьева, поспешно роясь в шкафу в поисках колготок. — Вы не хуже меня знаете, что если исключить из нашего существования все условности, то с ними исчезнет и культура, и общение станет попросту невозможным.

— Вот этим-то вы мне и нравитесь, — произнес Фуллер, непроизвольно порываясь оглянуться на собеседницу. — Что, еще нельзя? Хорошо, хорошо, сижу. С вами можно разговаривать на равных — а это так редко случается с женщинами.

— Видимо, я чего-то не понимаю, мистер... хорошо, Ричард, — сказала Женевьева, натягивая колготки. — Мне показалось, вы недавно нашли того, с кем вам нравится общаться.

— Что ж, в наблюдательности вам не откажешь, — сознался американец. — Да, я несколько увлекся. Если бы вы знали, как она хороша! Почему Шарлотта не изваяет ее? Это была бы прекрасная скульптура, поверьте! Нет, я ничуть не стыжусь этого своего увлечения и не сожалею о нем, но... Беда в том... Можно мне, наконец, повернуться? Ага, так гораздо лучше. Терпеть не могу говорить, не видя собеседника! И знаете, это платье вам очень идет. Почему я вас раньше в нем не видел?

— Это не платье, а костюм, — поправила писателя Женевьева. Стоя перед зеркалом, она подкрашивала ресницы. — Так в чем ваша беда?

— Да беда в том, что с прекрасной Жоржеттой абсолютно не о чем говорить, кроме жизни морей и океанов. Нет, она еще напичкана массой всяких сведений — ведь она, оказывается, любительница шарад и кроссвордов — но к чему мне весь этот хлам? Человек интересен не тем, чем набита его голова, а тем, как он этими сведениями распоряжается. Интересна игра мысли, фантазии, а не знание о том, насколько Средиземное море глубже Северного или какая змея укусила Клеопатру. Слушайте, милая Женевьева, я никогда не видел, чтобы вы делали макияж. Что случилось?