Пейзаж с бурей и двумя влюбленными

Из размышлений Женевьеву вывел разнесшийся по всему замку крик Эмилии:

— Едут! Едут! Они уже приехали! — кричала домоправительница.

Женевьева поспешила вниз. Ей хотелось своими глазами посмотреть на удивительную женщину с портрета. Когда она спустилась в гостиную, приезжие были уже там, и граф Шарль знакомил их с обитателями замка. Камилла Хаген ^[11]оказалась женщиной среднего роста с неприметной, казалось бы, наружностью. Она не блистала красотой, а теперь, когда округлившийся живот подчеркивал ее беременность, могла вовсе показаться некрасивой. И тем не менее было в этой женщине что-то, что не позволяло просто скользнуть по ней взглядом. Возможно, это был проницательный и в то же время милый взгляд зеленых глаз? Ее муж, Роберт Хаген, выглядел как обычный американец — худощавый, высокий, с ежиком седеющих волос.

Познакомив приезжих со всеми, граф повел их наверх. Женевьева вернулась в свою половину замка — ведь уборка еще не была закончена.

За чаем Эмилия делилась своими впечатлениями от гостей.

— Нет, я ожидала большего от этой дамы с портрета, — разочарованно говорила она. — Может, в ней и кроется какая-то тайна, но это незаметно. Совершенно незаметно!

Катрин, помогавшая гостям распаковывать и укладывать вещи, сообщила, что среди багажа гостей было несколько тяжелых рюкзаков, наполненных “какими-то железками”, и что за помощь Роберт Хаген дал ей щедрые чаевые. Услышав это, Женевьева впервые подумала о том, что горничным действительно обычно дают чаевые, но в замке, к счастью, ей еще никто их не давал. К счастью — потому что она не представляла, как бы она разговаривала, как равная, с Шарлоттой или Верноном, получив перед этим от них деньги.

Доменик, который с недавних пор перестал опаздывать и ел вместе со всеми, неожиданно заметил, что он видел гостей во дворе замка и они ему понравились. Когда завтрак уже кончался, он незаметно сунул в карман платья Женевьевы записку и, даже не взглянув на нее, вышел.

Войдя в свою комнату, девушка развернула записку и прочитала: “Хотелось бы встретиться с тобой не просто так, случайно, а погулять, поговорить. Может быть, встретимся после обеда в розарии? Если согласна, оставь какой-нибудь знак на той скамейке, где ты обычно читаешь. Д.”

Сердце Женевьевы забилось сильнее: это было самое настоящее приглашение на свидание! Конечно, ее уже приглашали на свидания, и не раз. Впервые это случилось еще в их деревенской школе, и тогда — она прекрасно это помнит, а как же — она долго мучилась, но не пошла. Потом, в лицее, ее пригласил Даниэль, и она пришла, и это стало началом их дружбы и едва ли не стало началом любви. Все это уже было, но Доменик... Она никак не ожидала этого от него. Последние два дня они мало виделись, и он никак не показывал, что это заставляет его страдать. Хотя, возможно, именно это обстоятельство и побудило его назначить свидание.

Для Женевьевы не было вопроса, примет ли она предложение Доменика. Конечно, примет! Доменик был ей интересен, более того, он ей нравился. Что из этого выйдет? Кто знает! Пока предстояло решить, что она оденет и вообще как будет выглядеть. Женевьева сразу решила, что она оденет что-нибудь скромное. Золотистое платье, самое ее нарядное, явно не подходило — оно слишком короткое и облегающее. У нее было еще черное платье, но это другая крайность — оно слишком строгое. В конце концов, она же идет не на экзамен! Она остановилась на темно-зеленом шелковом костюме, который, как говорили подруги в лицее, очень ей шел. Краситься она будет как обычно, неяркой светлой помадой. Хотя, пожалуй, положит тени и покрасит ресницы — да, такую уступку она сделает.

Да, а какой знак она оставит на скамье? Женевьева задумалась. Можно как бы забыть там книжку — но кто-нибудь, проходя мимо, может взять ее и из лучших побуждений принести ей. Нарисовать что-то на скамье? Нет, это могут счесть просто детской шалостью. Пожалуй, она привяжет на спинку скамьи лоскут ткани, как делают паломники, когда идут к святым местам. Что это должна быть за ткань? Уж конечно не красная, чтобы Доменик не подумал чего-то лишнего. И не белая, и не черная. Женевьева кончила тем, что отрезала кусок от своего старого платка. Теперь все было готово.

Чтение в этот день давалось ей плохо. В голову лезли мысли о Доменике, о Лоуренсе и Жоржетте, о Фуллере. Американец уже несколько дней не подходил к ней в конце занятий, не мешал ей читать в свое удовольствие. А ведь с ним было так интересно беседовать! Видимо, общество Жоржетты оказалось для него интереснее, чем ее.

Наконец часы показали, что ей пора отправляться на обед. Женевьева огляделась — не видит ли кто — и повязала свой лоскут вокруг ножки скамьи.