Пейзаж с бурей и двумя влюбленными

— Ты знаешь, что мне сообщил Филипп? — спросила она Женевьеву. — Когда он гулял перед обедом, то встретил парочку. Это были наша красавица Жоржетта и мистер Фуллер. Они были в купальных костюмах и вели себя... ну, как ведут влюбленные. Наткнувшись на Филиппа, они ничуть не смутились, а заявили, что принимают воздушные ванны, и со смехом убежали. Бедный мистер Брэндшоу! Он сидит над своими испанскими хрониками, в то время как его невеста нашла себе более удачливого спутника. Мистер Брэндшоу, видимо, уверен в неотразимости своей фигуры, своих рассказов о приключениях, своего героического ореола. Надо думать, у мистера Фуллера нашлись аргументы посерьезнее, раз он так легко овладел сердцем нашей красавицы. А наш кладоискатель остался в дураках! — со смехом произнесла Шарлотта. Казалось, она очень довольна таким поворотом событий. Женевьеве стало обидно за Лоуренса Брэндшоу. Она уже днем, когда наблюдала за игрой Фуллера и Жоржетты, чувствовала себя не в своей тарелке, а теперь язвительные замечания Шарлотты показались ей и вовсе несправедливыми.

— Мне не показалось, что мистер Брэндшоу так уж кичится своими физическими данными, — заметила она. — И потом, он много работает, и ему некогда ухаживать за мадмуазелью Жоржеттой и уделять ей столько времени, сколько ей хочется...

— Да он просто глуп, глуп, как пробка! — перебила ее Шарлотта. — Уверяю тебя, он не способен не только понять женщину, но и элементарно оценить положение, в каком он сейчас оказался. Нет, ты только вообрази мистера Брэндшоу, как он делает свою китайскую гимнастику с ветвистыми рогами на голове! — и Шарлотта залилась неудержимым смехом. Никогда Женевьева не видела свою подругу в таком возбужденном состоянии.

— Да, кстати, я почти закончила его скульптуру, — заявила Шарлотта. — Хочешь, покажу? Она в моей комнате.

Они вернулась в замок. Войдя в свою комнату, Шарлотта включила свет и сняла покрывало со стоявшей посередине комнаты скульптуры. Женевьева увидела фигуру человека, занятого, по всей видимости, упражнениями. Вначале она не могла понять, что непривычно в этой фигуре, потом поняла: у человека было три руки! Приглядевшись, она обнаружила, что глаз у фигуры тоже три. Тем не менее, это был именно Лоуренс Брэндшоу. Бронза точно передавала гибкость его тела, невозмутимый, готовый встретить любую опасность взгляд — хотя и трех глаз. Нет, эту фигуру трудно было представить с рогами на голове — они ей не шли. И в ней не было ничего смешного, мелкого, глупого, в чем создатель этого скульптурного портрета обвиняла саму модель.

Женевьева поделилась этими впечатлениями с Шарлоттой. Девушка пожала плечами:

— Возможно, я ему польстила... Иногда — особенно когда он рассказывает о своих приключениях — он очень хорош. Он ведь делает это совершенно без всякой рисовки, ты заметила?

— Пока что я заметила, что ты сама себе противоречишь, — заявила Женевьева. — Ты ведь только что обвиняла Лоуренса в позерстве.

Шарлотта еще раз пожала плечами:

— Человек сейчас такой, а через минуту другой... Смотря какой стороной он к тебе повернется.

— Или какую сторону в нем ты захочешь увидеть, — добавила Женевьева. Шарлотта ничего не ответила. Ее возбуждение прошло, теперь она выглядела скорее уставшей. Женевьева заметила это и собралась уходить.

Уже повернувшись к дверям, она заметила висевший сбоку портрет, которого утром, когда она убирала комнату, здесь еще не было. Среди деревьев, окруженная их листьями, словно рамой, стояла девушка. Ее глаза смотрели на окружающее и в то же время внутрь себя. Женевьева не сразу поняла, кто изображен на картине, а когда поняла, ее лицо залила краска.

— Так это я? — воскликнула она и, обернувшись на Шарлотту (та молча улыбнулась), подошла ближе к картине. Она еще некоторое время внимательно разглядывала легкие, воздушные мазки, образовавшие этот ее образ, такой красивый — гораздо красивее ее самой. Полная благодарности, она обернулась к Шарлотте:

— Спасибо! Но почему ты мне ничего не сказала? Я не позировала...

— Это не потребовалось, — ответила Шарлотта. — Я довольно часто тебя вижу. Могу сказать, что писала эту картину с удовольствием и быстро.

— Ах, если бы я могла отплатить тебе чем-то подобным! — воскликнула Женевьева. — Ладно, не буду тебе мешать: я вижу, ты совсем раскисла.

— Да, я что-то устала, — согласилась Шарлотта. — Не знаю даже, удастся ли мне завтра встать, как обычно.

Видимо, к утру Шарлотта собралась с силами, поскольку когда Женевьева наутро в обычное время пришла в ее комнату для уборки, девушки там уже не было. Женевьева еще раз задержалась перед своим портретом, а затем перед статуей Лоуренса. Фигура кладоискателя — хотя и многорукого и многоглазого — внушала уверенность в том, что этот человек не подведет, не обманет. Была там еще стойкость, готовность к отражению опасности, была, как ни странно, и доверчивость. Не было в этой фигуре лишь того, над чем так любила насмехаться Шарлотта — самолюбования, упоения собой. Почему же Шарлотта, изобразив англичанина именно таким, думала о нем гораздо хуже?