Пейзаж с падением Икара

– Не знаю. За границей трудно. Без русской речи. Я стала замечать, что иногда думаю по-английски, – она смущенно отвернулась и прошептала что-то.

– У какого причала? – переспросил я.

– Нет, я говорю: я скучала.

Я повернулся к ней. В руке она держала открытый зонтик.

– Зачем ты открыла зонт? Дождь закончился.

– Я не открывала его! Он сломался, блин! Я не могу его закрыть.

– Дай, – взял зонт, закрыл его, вернул ей и снова зашагал по тротуару.

– Эй, ну куда ты опять побежал? Я не могу бегать за тобой – я на каблуках вообще-то. Слушай, давай зайдем куда-нибудь, закажем по чашке кофе и поговорим, как взрослые люди! – зонт, звякнув у нее в руках, снова открылся. – Да твою ж мать! Что с ним такое?

Я во второй раз помог ей укротить зонт, но стоило ей взять его в руки, – и он опять открылся, расправив гибкие спицы.

Она нервно засмеялась. Мы переглянулись.

– Видимо, мне придется подарить его тебе. Он только тебя слушается.

– Мне не нужен зонт, – сказал я, сунув руки в карманы. – У меня есть свой. Дома.

– Отлично! – фыркнула она. – Тогда я просто выброшу его! – И швырнула открытый зонт на дорогу. К несчастью, в этот момент мимо проезжала машина – синяя «Хонда» – и зонт ударился об ее капот, чиркнув спицами по лобовому стеклу. Машину слегка занесло. Водитель затормозил и стал сдавать назад. Поравнявшись с нами, он вылез из машины – лысеющий индус с невероятно белыми зубами – и стал орать, ругаясь сразу на двух языках – русском и хинди.

Катя вскинула руки в защитном жесте:

– Извините! Пожалуйста, извините! Я случайно. Он… он просто выпал у меня из рук! Это случайность, мне очень жаль.

Закончив свою двуязычную тираду, индус сел обратно в машину и дал по газам – из окна торчала вытянутая рука с торчащим средним пальцем.

Мы долго смотрели ему вслед, потом переглянулись, – и я вдруг засмеялся. Сперва тихо и сдержанно, но смех рвался наружу – и через минуту я уже хохотал в голос.

Катя смотрела на меня, возмущенно уперев руки в бока. Лицо ее было багровым от стыда и смущения.

– Тебе смешно, да?

– Ага.

Мимо пронесся грязный автобус, лоснясь и бликуя боками. Порывом ветра злополучный зонт занесло под его колеса – раздался звонкий хруст. Я молча смотрел на кривой, искалеченный зонт посреди дороги – его голые сломанные спицы торчали в разные стороны, как тонкие металлические кости.

***

Сложнее всего было заставить себя прийти на выставку. «Она будет там. Она будет там! Зачем она вернулась? Какого черта?»

Облаченная в черную блузку и юбку строгого покроя, Катя стояла у одной из картин, с бокалом шампанского, и беседовала с каким-то лысым джентльменом в очках. А я скрывался за спинами посетителей, стараясь «вести себя естественно». От волнения перед глазами все плыло, и люди в деловых костюмах были похожи россыпь чернильных пятен на холсте, какие-то «кляксы Роршаха».

Ближе к вечеру я столкнулся с Донсковым возле стола с закусками.

– Привет, Дон. А где Петя?

– Он не пришел – у хромой сегодня день рожденья, он повел ее в ресторан. Прикрой меня, – прошептал Донсков, осторожно сгребая с подноса в карман канапе с креветками.

– Ты чего это делаешь? Пьяный, что ли?

– Ой, не будь таким снобом! Знаешь, почему пал Рим?

– Дай угадаю: они были снобами?

– Нет, невежда! Они ели мало креветок. Но хватит о римлянах, лучше скажи, как тебе мой костюм.

Костюм его действительно был хорош (несмотря на отсутствие одной пуговицы), набитые закусками карманы зловеще оттопыривались, но не это меня сейчас волновало.

– Катя вернулась, представляешь? – сказал я.

– А, Рыжая? – он пожал плечами. – И что? Она уже два месяца как вернулась.

Секунды три я неотрывно смотрел ему в лицо.

– Вчера она сказала мне, что приехала «вчера».

– А мне она месяц назад сказала, что приехала «месяц назад», – он улыбнулся. – Она просила не говорить тебе, хотела сделать тебе сюрприз – и даже пришла на твою лекцию. Ты разве ее не заметил?

Я тер висок ладонью.

– Я думал, у меня глюки.

Донсков хмыкнул.

– Глюки? Ты что, пьяный что ль на лекцию пришел? Какие глюки, ты чего? – он рассмеялся, широко раскрыв свой огромный рот, под завязку набитый кривыми желтыми зубами.

Я стал озираться в поисках Кати, но вдруг увидел совсем уж неожиданную гостью. Марина – здесь. Она тоже пришла!

– Извини, Дон, мне пора, – сказал я, хлопнув его по плечу, и направился к ней.

– Эй! Ты даже не выпьешь со мной?

– Тебе хватит. У тебя полный бак.

– Вернись, я все прощу! – закричал Донсков, театрально вскинув руки. Присутствующие косо смотрели на него, но я был уже далеко – вне зоны позора.

Я стал искать Марину в толпе.

– Кого-то потерял? – раздался голос за спиной, и я обернулся – так резко, что едва не выбил бокал у нее из рук. Она улыбнулась, посмотрела мне за спину и спросила:

– Это тебе сейчас кричали «вернись, я все прощу»?

– А? Нет. Это какой-то псих. Я его впервые вижу.

– Но он сейчас смотрит сюда и машет мне рукой.

– Я же говорю – он псих. Надо охрану позвать. Не обращай внимания, – я незаметно для Марины, погрозил Донскову кулаком. Он поднял бокал над головой, давая понять, что пьет за меня. Карманы его оттопыривались все сильнее.