Пейзажи

По этой причине в последнее десятилетие, с появлением новой идеологии потребительского общества, визуальные искусства приобрели столь пленительные чары, каких не имели уже столетия. Выставки, книги об искусстве, художники несут нам важное сообщение, даже когда сами произведения остаются непонятными. Сообщение о том, что произведение искусства есть идеальный (а потому магический, загадочный, непостижимый) предмет потребления. Оно предстает перед нами в качестве одухотворенной собственности. Никто в этом ключе не воспринимает музыку, театр, кинематограф или литературу.

Экстремизм самого современного визуального искусства – лишь следствие этой ситуации. Художник охотно принимает дарованный ему престиж и свободу, но, обладая образным восприятием, он до глубины души возмущен, что с его творением обходятся как с предметом потребления. (Возражение, что в этом нет ничего нового, так как произведения искусства веками продавали и покупали, нельзя воспринимать всерьез, поскольку концепция частной собственности лишалась своей идеологической маскировки очень медленно.) Абстрактный экспрессионизм, ар-брют, поп-арт, автодеструктивное искусство, неодада – все эти и другие движения, несмотря на глубокие различия духа и стиля, пытались преодолеть границы, внутри которых произведение искусства остается желаемым и ценным предметом обладания. Все они задавались вопросом: что делает произведение искусства искусством? Однако смысл этого вопроса во многом был неверно истолкован даже самими художниками. Он не относится к процессу создания произведения искусства: он относится к открывшейся сегодня во всей красе роли искусства как собственности.

Я никогда не считал и не считаю Фрэнсиса Бэкона трагичным художником. Насилие, которое он изображает, – это не насилие мира, даже не то насилие, которое художник может субъективно ощущать внутри себя. Это насилие по отношению к идее о том, что картина может быть желанна. «Трагедия» Бэкона – это трагедия станковой живописи, которая не может избежать банальности стать желанным предметом обладания. И все протестное искусство последних лет потерпело то же поражение. Отсюда та удручающая ситуация, в которой оно находится. Оно не может освободиться. Чем более жестоким, более экстремальным, более грубым оно становится, тем оно более привлекательно в качестве необычной и редкой собственности.

Марсель Дюшан – кумир современной молодежи, поскольку был первым, кто поставил вопрос о том, что делает произведение искусства искусством, и который уже в 1915 году купил обыкновенную лопату для уборки снега в магазине хозтоваров и ограничился тем, что дал ей название (несколько вариантов этой лопаты сегодня представлены в музеях), – сам Дюшан недавно признал свое поражение как иконоборца, заявив, что «сегодня нет ничего шокирующего. Единственная шокирующая вещь – это отсутствие шока».

Я не прибегаю к метафоре, когда говорю, что скоро дилер соберет выставку из дерьма, а коллекционер ее купит. И не потому, что, как часто можно услышать, публика доверчива или художественный мир сошел с ума, а потому, что страсть обладать стала столь извращенной и ожесточенной, что сегодня она существует как абсолютная потребность, совершенно оторванная от реальности.

Ряд художников действительно поняли ситуацию, а не просто продолжили на нее реагировать, они попытались создавать искусство, которое в самой своей сути сопротивляется тлетворному влиянию уз собственности. Я имею в виду кинетическое искусство и некоторые его смежные ветви оп-арта и конструктивизма.

Двенадцать лет назад Виктор Вазарели писал:

Мы не можем навечно оставить удовольствие оттеснять нас от искусства в руках избранных знатоков. Новые формы искусства открыты всем. Искусство завтрашнего дня будет для всех, или его не будет вовсе… В прошлом представление о пластических искусствах было связано с вопросами ремесла и мифом об уникальном изделии, сегодня понятие пластических искусств предполагает возможности воссоздания, размножения копированием, распространения[76].

Иными словами, произведение искусства сегодня может быть создано промышленным способом и не являться дефицитом. Оно даже может обойтись без единственно верного «правильного» состояния: оно открыто для изменений и переделок. И подобно игрушке, оно изнашивается.