— Тогда давайте думать, — Игнатьев озабоченно потёр висок. — Если оборона является тактикой наступления, она приведёт к победе. Но это в том случае, если возможность победы вы сами уступите китайцам. Оборона это недостаток. Победа в наступлении. Так мыслят маньчжуры. Ещё в четвёртом веке до Рождества Христова их полководец Сунь-цзы поучал: "Тот, кто хорошо обороняется, прячется в глубины преисподней; тот, кто хорошо нападает, действует с высоты небес".
— Значит...
— Значит, надо нападать, не упускать инициативы. Нужно заставить маньчжуров действовать в ущерб себе — такова предпосылка победы. Когда противнику что-то дают, он обязательно берёт. Надо обрушиться на врага со всею мощью водопада, низвергающегося с высоты самой высокой горы, дать ему возможность спрятаться в "глубины преисподней", побывать в аду.
Его слова воодушевили лорда Эльджина.
— Я счастлив это слышать! Наступаю.
— То, что достигнуто в Персии и Турции столетиями и постоянными усилиями всех государств, то судьба предоставит вам решить одним ударом, — взял верный тон Николай, и струны честолюбия запели в душе собеседника: — Иду на штурм!
— Не меняйте в пути планы. Ваша цель — Пекин.
Во время завтрака лорд Эльджин заговорил о несовершенстве человеческой природы, об общественной морали, о невозможности поступать в жизни так, как этого требует церковь.
— Я заметил, — сказал он Игнатьеву, — вы излишне гуманны. Не взывайте к милосердию вообще, не выказывайте слабости.
— А то что?
— А то выйдет, как в известном анекдоте: бедный аббат обращается к графу: — Господин граф, помогите мне! — Граф его спрашивает: — А с какой стати я должен вам помогать? — Аббат отвечает: — Но я должен жить! — На что граф небрежно отмахивается: — Не вижу такой необходимости. — Лорд Эльджин рассмеялся. — Не думайте, что спустя два столетия после этого диалога, в мире что-то изменилось. Всё остаётся по-прежнему: прав тот, кто сильнее.
— Согласен, — размешивая в чашке сахар, — отозвался Николай. — Не обязательно физически или материально. Можно быть сильнее нравственно, морально.
— Но, — назидательно поднял палец лорд Эльджин и повторил с нажимом, — сильнее! Никто не мирится во имя мира. Уступки делаются ради интересов, ради выгоды.
— Не топите зрячего щенка, — с неожиданной обидой в голосе произнёс Игнатьев. — Топить нужно слепого.
Лорд Эльджин сделал изумлённое лицо.
— Простите, ради Бога! У меня и в мыслях не было хоть как-нибудь обидеть вас. — Он живо приложил руку к груди. — Просто я понял, что эти грязные благочестивые мартышки, засевшие в Пекине, очень неуверенные дипломаты: они танцуют на краю пропасти, ставят на карту всё и слишком часто прибегают к угрозам.
— Им страшно за себя.
— А что, скажите, страшного для государства, жившего вчера одними планами, а нынче начинающего жить по новой воле? В сущности, чего мы требуем? Признания за нами права открывать порты и торговые площади везде, где нам это удобно. Удобно и, разумеется, выгодно.
— Всё тот же диктат выгоды? Тирания наживы?
— А куда нам без неё? — развёл руками лорд Эльджин. — Мы первыми увидели рынок сырья и первыми должны снять сливки. Пусть император правит своими гнусными мартышками, а мы по всей империи будем управлять торговлей. Или это дурно? Если китайцы жаждут опиума, отчего не торговать нам этим зельем? — Он удивлённо вскинул брови и пожал плечами. — Тот же табак, только забористей! Позвольте? — он достал сигару и стал её раскуривать. — Выгодно торговать шёлком? Торгуйте! — Он запыхтел, разогнал рукой дым. — Ещё выгоднее торговать порохом? Да ради Бога! Но ещё более выгодно торговать опиумом! Надо только приучить толпу.
— К чему? — невольно отстраняясь от табачного дыма, спросил Николай. — К опиуму или же к вашему праву торговать им?
— К опиуму, конечно. Приучить плебс растворяться во времени и выпадать из него. Говорят, на крыльях видений можно вознестись до рая.
— Или ада, что намного вероятней.
— Да хоть к чёрту на рога! — цинично заявил лорд Эльджин. — Наше дело торговать. Кто осудит человека, вознамерившегося свободно зарабатывать себе на жизнь в свободной стране? открыть собственное дело? Ради Бога! Бери и открывай? Разве мы Китаю запрещаем торговать? Ни в коей мере! — Его голос зазвенел от возмущения. — Так какие могут быть отсюда разногласия? Убейте, не пойму! — Лицо порозовело, он заметно оживился. — Нет, не понимаю! Не! — Он даже прихлопнул себя по ноге и едва не подпрыгнул на стуле. — Идиоты! Косоглазые макаки...
Николай давно уловил, что все китайцы у английского посланника — мартышки, обезьяны и макаки; грязные, бесхвостые, тупые.
— Насколько мне известно, — возразил он ему, — богдыхан запрещает торговать опиумом в Поднебесной. Понимает его вред.
— Торговля в открываемых нами портах должна принадлежать нам, — высокомерно заявил лорд Эльджин. — Без ограничений!
— Под "нами" вы понимаете союз двух стран: Великобритании и Франции? — прихлёбывая чай, спросил Игнатьев, хотя имел все основания думать о крайнем эгоизме англичан.