Пекинский узел

— Естественно! Какие могут быть вопросы? Для этого мы здесь, и наши доблестные воины ждут одобрения на штурм Пекина, и они его получат, клянусь кровью Христа!

«В подобных случаях уместней клясться дьяволом», — подумал про себя Николай, сам никогда не клявшийся и не любивший клятвенные уверения других.

— О! — завозился на стуле лорд Эльджин, — я не только разрешу солдатам грабить, я ещё разрешу найти и вздёрнуть всех, кто крутился в Верховном Совете! А богдыхана обезглавлю! клянусь всеми святыми!

Игнатьев понимающе кивнул. Он сам, будь его воля, разорвал бы Су Шуня на части. Вцепился в его "камфарное дерево" — в трахею — и душил бы до тех пор, пока бы тот не отпустил Му Лань.

— Разумно, но и... преждевременно.

— Нисколько, — отмахнулся англичанин, и за его сигарой потянулась струйка дыма. — Я выкину династию маньчжуров из Пекина!

Освобожу народ от изверга навек.

— Нет ничего прекрасней демократии?

— Конечно! Свобода равенство и братство — общедоступные ценности! Без них жизнь невозможна. А раз так, — распалял он сам себя, — мы смело двинемся на штурм восточной деспотии, и наши ангелы прикроют наши спины! — Он даже раскраснелся, словно дебатировал в парламенте. — Я уже вижу: мы выкидываем Цинов из Китая!

Выкидываем их туда, откуда они прибыли — в пустыню. И это — тьфу! раз — и готов!

— Китайцам это на руку.

— Ещё бы! Китай принадлежал китайцам, и должен им принадлежать!

— Это само собой.

— Вот только жаль, китайцы в это не поверят! — засомневался в их светлом будущем лорд Эльджин. — Тысячелетнее рабство вошло в их кровь и плоть. У них вместо мозгов цыплячий студень, тыквенная гниль! Им нужно, чтобы ими управляли, тогда они счастливы.

— Но ведь счастливы.

— Это обман, иллюзия того, что мы привыкли понимать под счастьем. Счастья без свободы не бывает. Просто у мартышек не все дома, — он повертел у виска пальцем. — Когда не на кого сваливать свои просчёты, лень и нежелание работать от зари и до зари, как это делают торговцы и предприниматели, люди свободные, раб не понимает предлагаемой ему свободы. Он должен — так устроен — ненавидеть! Не любить, подчёркиваю, ненавидеть. Ненавидеть своего поработителя. В этой ненависти он и счастлив. И если свобода требует от него усилий, действий по обеспечению достойного образа жизни, то есть, как бы давит, принуждает, неволит его, он начинает ненавидеть и её! Не себя, заметьте, не свою сущность раба, подлую и низменную изначально, а свободу — единственное благо на земле, дарованное Богом человеку!

"О, — мысленно изумился Николай столь изощрённой логике. — А как же быть с другой свободой — сокровенной? далёкой от общественных амбиций? Свободой выбора пути — свободой духа? Свобода нужна людям, не познавшим Бога, — размышлял он про себя, пока лорд Эльджин, благостно попыхивал сигарой, явно удовлетворённый своей страстной речью. — Конституционная свобода нужна людям безбожным, людям, не верящим в Божественную милость. Тот, кто верит, знает Бога, кто идёт к Нему — естественно свободный человек, не отвлекающийся на земную суету, на мировое зло".

Он уже, было, открыл рот, чтоб высказать и своё мнение, но вовремя осёкся: не сейчас! Не время и не место. Он должен выслушать доктрину англичанина, доктрину тех, кто, по их мнению, обязан насадить по всему миру свой образец свободы — свободы личности вне Бога и судьбы. Свободу, как форму одежды, не больше. Надел и пошёл. В приличном платье в приличное общество. Но платье приходит в негодность и мода меняется. То, что вчера казалось всем приличным, завтра, возможно, вызовет гнев, подвергнется хуле и осмеянию.

— Я думаю, — как можно мягче сказал он, — что вскоре вы поделитесь с китайцами своим секретом счастья.

Лорд Эльджин даже бровью не повёл, не уловил скрытой издёвки.

— Всё, что наработано английской демократией, особенно, парламентом, принадлежит всему миру! — Он разогнал рукой дым и выпятил губу. — Китай, воспринявший наши идеи, будет славен и велик, а вот Россия, — он многозначительно посмотрел на Игнатьева и повертел в пальцах сигару, — может сойти с державных рельсов и загреметь под откос истории.

— Отчего столь мрачные прогнозы? — поинтересовался Николай тоном случайного покупателя в посудной лавке, которого, если что и волнует, так это еле видимый надкол на вазе, присмотренной для спальни, да ещё её цена, завышенная самым наглым образом.

— Вы спрашиваете, отчего? — самодовольно произнёс лорд Эльджин и его проницательный взгляд упёрся в карманные часы: — Я вас не задерживаю?

— Нет.

— Тогда, извольте. — Он спрятал часы в нагрудный карман и заложил ногу на ногу. — Во-первых, вы не отменили крепостное право.

Я говорю "вы", ни в коей мере не подразумевая под своим обращением вас лично, а только адресуясь к вам, как к члену того аристократического слоя, который всё ещё заглядывает в рот, простите, царю-батюшке. — Он усмехнулся собственной иронии и весело продолжил. — Во-вторых. Пора, в конце концов, вашему государству иметь конституцию согласно веяниям времени.

Монарх монархом, но самодержавие, абсолютизм — опасны.

— Чем?