Пекинский узел

Часа через три он поделился с Поповым своим планом. Попову он очень понравился. Оказывается, и короткую мысль можно обдумывать долго.

Глава VI

Вместе с союзными войсками к Пекину подступала осень. Она кружила палую листву, сбивала в стаи перелётных птиц, кричала их простуженными голосами. Уже с утра холодный мглистый свет терялся в далях, налетал гудящий ветер, и тогда придавленные его тёмной силой тучи долго тёрлись влажными боками о шумящие вершины сосен, стряхивая с них хвойные иглы.

Ни от Попова, ни от монаха Бао никаких известий не было, и это угнетало. Чтобы иметь хоть какое-то представление о том, что происходит за пределами Тунчжоу, Игнатьев направил Татаринова к областному начальнику под благовидным предлогом: спросить, доставлены ли письма русского посланника в Верховный совет?

Не прошло и часа, как Татаринов вернулся и принёс новость.

— Богдыхан скрылся из Пекина.

— Этого следовало ожидать, — сказал Николай и тотчас сообщил об этом союзным послам. Хотя бегство богдыхана соответствовало задуманному им плану, мысли о возможных беспорядках в городе, тревога за безопасность членов Духовной миссии не покидали его. Пассивное ожидание развязки предпринимаемых союзниками действий для его деятельной натуры было тягостным и грустным испытанием. Нет ничего хуже: ждать и догонять! Но вот, извольте… Понимая, что пока парламентёры находятся в плену, англичане и французы, так или иначе, постараются отомстить за злоключения своих соплеменников, он не на шутку забеспокоился о судьбе русского дипломатического архива, часть которого, по словам монаха Бао, была переправлена в Летний дворец несколько недель тому назад. Эта загородная резиденция Сянь Фэна находилась в Хайдэне, верстах в двадцати к северо-западу от столицы и носила пышное название: Юаньминюань. Монах Бао рассказывал, что Летний дворец строили португальцы-иезуиты; первые особняки были возведены сто лет назад и поражали великолепием убранства. В Юаньминюане хранились бесчисленные подарки императорам Поднебесной от правителей всех близлежащих и подвластных Китаю государств; гуаньси — приветливая деловитость. Без самоуважения нет ни личности, ни государства. О несказанной красоте Юаньминюань Игнатьеву говорил и отец Гурий. Он подчёркивал, что над интерьером дворцовых построек трудились самые искусные живописцы и непревзойдённые резчики по дереву и слоновой кости.

"Какую вещь ни возьми, — восхищался священник, словно держал в своих руках фарфоровую статуэтку или яшмовую вазу, — чего ни коснись, всё исполнено с таким усердием и выдумкой, что диву даёшься, и оторопь берёт: как может простой смертный сотворить такую красоту?"

Николай представил себе возможные действия союзников и, памятуя о бешеном честолюбии генерала Монтобана, устроившего сражение под Чанцзяванем и захватившего мост Бали-цяо, пришёл к выводу, что неуёмный полководец попытается захватить Летний дворец и тем самым вдохновить своих вояк на штурм столицы. Что будет с Юаньминюань и пострадает ли его великолепие от действий союзников, Игнатьев не думал, но он не мог допустить, чтобы русский дипломатический архив, тексты Тяньцзиньского и Айгунского договоров, бумаги, хранившие секретную переписку России с Китаем, оказались в руках англичан или французов. Ко всему прочему, он страшился, что его личная переписка с китайским правительством, в которой он предлагал себя в качестве посредника при переговорах с союзниками, попадёт на глаза барона Гро или, чем чёрт не шутит! — окажется в руках лорда Эльджина. Если это произойдёт, скандал неизбежен! А вместе со скандалом и полный провал того, что он задумал.

Николай занервничал. Надо было либо опередить союзников, что в общем-то, конечно, нереально, либо отбить у них русский архив, если не удастся завладеть им преждевременно. Лучше утратить переписку, нежели отдать её в руки врага. Не для того он столько времени провёл в Китае, чтобы его усилия оказались напрасными! Дудки, господа хорошие! не выйдет.

— Дмитрий! — крикнул он камердинеру. — Вызови ко мне прапорщика Шимковича и капитана Баллюзена. Живо!

Отдав распоряжение, он повернулся к Вульфу.

— Боюсь, наша переписка с китайцами будет захвачена союзника ми.

— Это провал, — закусил губу секретарь. — Всё псу под хвост, а главное — Бог знает, как потом аукнется нам этот казус.

Когда пришли капитан Баллюзен и прапорщик Шимкович, Игнатьев спросил у последнего, не составил ли он случайно со слов отца Гурия, план Хайдэна — Летнего дворца богдыхана?

— Хотя бы самый приблизительный, — добавил Вульф с молящей интонацией.

Шимкович зарделся.

— Нет.

Игнатьев выругался.

— Чёрт! всё против нас.

Видя, что его ответ вызвал такую ожесточённую досаду, топограф покраснел ещё больше и вскинул руку к козырьку.

— Разрешите, ваше превосходительство.

— Что? — сверкнул глазами Николай. — Что разрешить?

— Припомнить… на бумаге... — голос Шимковича дрогнул. — У меня память хорошая.

— Сейчас, — засуетился Вульф, раскладывая на столе бумагу. — Вот карандаши, я подточил, вот чистые листы...