Пекинский узел

Едва успели отслужить молебен, как к отцу Гурию пришёл столичный чиновник, присланный членами Временной военной комиссии, которая управляла Пекином после отъезда богдыхана. Она же вела дипломатические и административные дела. В комиссию входили: старый знакомый Игнатьева сановник Жуй Чан, бывший уполномоченный при его переговорах с маньчжурским правительством и напарник Су Шуня. Теперь он именовался генерал-полицмейстером столицы и председателем уголовной палаты. Вместе с ним в состав комиссии входили президент палаты финансов и председатель палаты церемоний. Всего восемь сановников, среди которых был и родной брат чжилийского губернатора господин Хэн Ци. Он передавал всем привет от своего брата и от председателя Тяньцзиньского торгового общества господина Хай Чжан By. Узнав о том, что Игнатьев согласен быть посредником-примирителем между китайским правительством и союзниками, чиновник сообщил отцу Гурию, что члены Временной комиссии убедительно просят русского священника пожаловать на вечернее совещание. Николай обрадовался возможности хотя бы сегодня не разлучаться с Му Лань, и посоветовал архимандриту не отказываться от приглашения.

Отец Гурий взял с собой Татаринова, двух иеромонахов, прекрасно знавших мандаринский диалект, и отправился на совещание. Все члены комиссии были в сборе и тут же принялись просить настоятеля русской духовной миссии уговорить Игнатьева принять на себя посредничество в распре с европейцами. Отец Гурий для солидности выдержал довольно продолжительную паузу, озабоченно нахмурил брови и загудел своим архиерейским басом.

— Генерал Игнатьев не раз пытался выручить вас из беды, и ему удалось бы это сделать ещё в Тяньцзине, обратись вы к нему с просьбой. Вы сами его отстранили и предпочли иметь дело непосредственно с европейцами. Помня о том, что он человек не обидчивый и весьма дружественно настроен к китайскому народу, советую вам обратиться к нему чистосердечно. Думаю, он не откажет и сделает всё для вашего спасения, если только вы, со своей стороны, исполните его требования.

— Что для этого нужно? — в один голос спросили сановники.

— Во всяком случае, — пророкотал отец Гурий, — нужно, чтобы маньчжурское правительство прислало к русскому посланнику официальную бумагу с просьбой о посредничестве.

Члены Временной комиссии понимающе закивали головами и принялись обсуждать предложения, сделанные Игнатьевым во время своего первого пребывания в Пекине. Разговор коснулся Амура, восточной границы, и тут Жуй Чан сказал, что: "Нам надо посовещаться".

— Воля ваша, — ответил отец Гурий и вежливо откланялся.

На другой день, утром, к Игнатьеву пришли Жуй Чан и Хэн Ци. Они поздравили его с приездом и выразили свою радость видеть в Пекине в такую грозную минуту посланника дружественной им державы.

Николай слушал их медоточивые слова, а сам думал о том, что My Лань ужасно исхудала, под её печальными глазами залегли тени. Выглядела она крайне болезненно, кашляла, не переставая, и платок, который она прижимала ко рту, пропитывался кровью. Её бледный лоб был горячим, а на щеках выступил чахоточный румянец. В её некогда певучий голос закралась нездоровая осиплость. Говорила она с трудом: часто задыхалась и тогда её губы синели. Он видел, каких усилий стоило ей выглядеть бодрой, и как всякий страстный человек, испытывающий непреходящую вину перед любимой, страдал нестерпимо. Чудные тёмно-зелёные глаза Му Лань таили жалобу: "Видишь, что они со мной сделали, эти подлые люди Су Шуня?"

Игнатьев смотрел на разжиревшего Жуй Чана, а ему казалось, что он видит глумливую и сальную ухмылку министра налогов, мертвенно-стылые глаза убийцы. Окажись тот сейчас перед ним, он бы вцепился ему в глотку и задушил на месте.

Татаринов тихо шепнул: "Вы скрипите зубами".

"Ещё бы", — подумал Николай и, прерывая поток славословия, с ожесточением заговорил, обращаясь к маньчжурским сановникам.

— Вы на пороге нового бедствия. Переступить сей порог или остаться в дверях — воля ваша. Не стоит только забывать, что у медали две стороны, а люди, близкие богдыхану, не всегда такие, какими кажутся. — Он намеренно говорил общими фразами и угрожающим тоном. Основной пружиной задуманного им механизма воздействия на маньчжуров должна была стать мысль о падении династии из-за дальнейшего сопротивления союзникам, а для вразумления последних он решил использовать угрозу общенародного восстания. Когда правители предают народ, народ сам вынужден решать свою судьбу, вершить свой суд.

Татаринов почувствовал страстное желание как можно резче выразить его мысли, но огромным усилием воли поборол в себе ненужную задиристость. Мудрые люди поступают согласно своим знаниям, а глупые — сообразно своим прихотям.

— Думайте, с кем иметь дело, — сказал он китайцам, напустив на себя строгость. — С европейцами или с представителем России.