Летать Берг не хотел. В Майканской больнице был счастлив и не возмущался, когда родной отец, будучи начальником, чихвостил его не то что за пациентов, а даже за криво поставленные запятые. Литу и детей Берг тоже любил, да и ворчала Лита на него вот в таких письмах, а потом встречала его, ругалась пару минут и подставляла щеку для поцелуя. Она его понимала, но ей надо было покудахтать, как говорил Берг, за что, конечно, получал кухонным полотенцем по спине, но с такой силой, что иногда просто не замечал этого.
Жить всем вместе им было как-то проще. Они собирались в гостиной, могли сидеть в общей большой кухне, а могли прятаться в своем крыле и втихаря жарить там яичницу на своей маленькой кухоньке, по крайней мере, Оливер с Карин частенько делали именно так, когда у них было время побыть вдвоем. У них все тоже было когда-то непросто, но последних три года они даже не ссорились, окончательно разобравшись, что действительно нужны друг другу, несмотря на скверные характеры, ломанную психику и сложный график работы.
«Я люблю тебя», – писала ему Карин перед сном отдельным сообщением каждый день, а он отвечал ей, когда заканчивал работу, даже если это глубокая ночь и на другой планете.
«Люблю тебя», – набирал он ей и отправлял, тут же получая новое сообщение, но уже от деда.
«Свяжись со мной, как сможешь, у меня есть для тебя важные новости», – было написано там, и Оливер сразу нажал вызов.
– Привет, что-то случилось? Я как раз только что закончил, – сообщил он Симону, когда тот ответил.
Последнее время за деда Оливер очень волновался. В свои девяносто девять Симон Финрер не хотел жить с семьей, говорил, что он привык один, с Земли перебрался на Фалктон – планету не так далеко от Майкана, и работал там в местном техническом университете, возглавляя кафедру космической аэродинамики.
Он, конечно, говорил, что все с ним в порядке, но Оливер понимал, что за последние годы он сильно постарел, осунулся, но от работы отказываться не собирался.
– Жить до ста двадцати, согласно мнению ученых, легко, – говорил он обычно, – а до ста пятидесяти намного труднее, а мне еще и ста нет. Я молод и полон сил!
В силах Симона Финрера Оливер не сомневался, а вот про молодость ему казалось немного преувеличением.
– Как бы… наверно и не случилось, – неуверенно, что обычно для него не характерно, ответил Симон. – Просто я должен тебе кое-что показать. Ты сможешь прилететь ко мне в университет?
– К этому утру? – уточнил Оливер.
– Чем раньше, тем лучше. Это, правда, важно, – ответил Симон. – Только не спрашивай, о чем речь, я не могу об этом говорить. Да и это видеть надо.
– Хорошо, буду утром, – ответил Оливер, – а ты отдыхай лучше.
– Не смогу, – уверенно сказал Симон, но пояснять ничего не стал. – Жду тебя утром, – сказал он и отключил вызов.
Все это было странно, но Оливер точно знал, что, если бы дело было со здоровьем, ему бы уже сообщила Лита, потому что компьютерная система деда, та самая Дура, настроена сообщать именно Лите о любых внезапных изменениях, а Лита бы написала ему, позвонила Бергу и подняла бы тревогу. По крайней мере, три года назад, когда у Симона сильно поднялось давление, она за три минуты подняла настоящую тревогу, такую, что через три часа Оливер был уже на Фалктоне, просто потому что он один мог перемещаться между планетами на своем личном транспорте, хотя считалось, что одноместные скоростные капсулы космического режима только для руководящего состава.
– И киборгов, – обычно добавлял Оливер, не рассказывая никому, что такую привилегию получил после парочки сложных заданий, быстро решив большие проблемы. Просто, если бы его родные знали, в какие неприятности он порой добровольно влезает, то наверно не отпускали его с таким спокойствием на задание. Один дед, казалось, все и так понимал, но помалкивал, обязательно разговаривая с ним после самой хлопотной работенки.
Оливер брал маленькой группой захваченные пиратами корабли, отбивал от бандитов заводы, в одиночку снимал группу террористов, уходя к ним в качестве парламентера, и всякий раз после мясорубки чувствовал себя чуть лучше, чем до нее – чуть живее. Охота на Питера такого эффекта не давала, потому он оставлял одно сообщение, то самое о дне рождения Вильхара-младшего, и снова курил.
Мальчишка уже носил отцовский жетон, прятал его от всех, но в свои семь знал правду про отца – тот был героем и погиб, защищая друзей, таких как дядя Оливер. Тот факт, что Вильхар попал на ЗиПи3, защищая свою жену, так и не узнав, что она ждала от него ребенка, а потом рвался к ней, несмотря ни на что, когда-то сбил Оливера с толку. У него даже рука дрожала, когда он отдавал жене его жетон.
– Его больше нет? – спрашивала она со слезами на глазах.
– Нет, но он был очень сильным и смелым человеком, – честно говорил Оливер и вздрагивал, когда молодая женщина в слезах обнимала его, позволяя себе разрыдаться у него на плече. Обычно от него, наоборот, шарахались, понимая, кто он и откуда. Жетоны принимали, иногда вежливо приглашали на чай, чтобы узнать о родных, но дружить не хотели, в отличие от нее.