Пелевин и несвобода. Поэтика, политика, метафизика

Вот представьте: жил когда-то в России великий писатель граф Толстой, который своей волей привел в движение огромный хоровод теней. Быть может, он полагал, что выдумал их сам, но в действительности это были души бумагомарателей, которые, участвуя в битве при Бородино или ныряя под колеса поезда, расплачивались за свои грехи – за Одиссея, Гамлета, мадам Бовари и Жюльена Сореля. А после смерти и сам граф Толстой стал играть похожую роль613.

Как и в Дантовом «Аде», «грешник» наказан в соответствии с совершенным грехом. Толстой манипулировал своими персонажами, теперь наступает время плясать ему самому614.

Пелевин, критикующий тюремную природу общества потребления, на сей раз демонстрирует эксплуататорскую суть литературного бизнеса. В «Т» история ухода Толстого в надежде хотя бы на закате жизни обрести свободу и смысл переписывается в манере ретродетектива, напоминающего бестселлеры Бориса Акунина, – в угоду требованиям литературного рынка. В отличие от реального Толстого, отправившегося из Ясной Поляны в Остапово уже стариком, граф Т. – красивый молодой дворянин, владеющий приемами боевых искусств. Он полностью забыл прошлую жизнь и понятия не имеет, что это за Оптина Пустынь, куда он направляется, и почему за ним по пятам следует какая-то разбойничья шайка615. Но он наделен сверхчеловеческими качествами, а потому проворно расправляется с врагами, продолжая путь к таинственному месту назначения.

Каждый сюжетный поворот романа предопределен запросами рынка. Путь графа Т. к скиту в Оптиной Пустыни усеян трупами, потому что история Толстого, охваченного покаянием на старости лет, не будет продаваться и требуется что-то более развлекательное. Граф Т. стремится попасть в Оптину Пустынь, потому что спонсоры книги решили сделать ставку на историю примирения великого романиста с Русской православной церковью, ранее его отлучившей. Покаяние Толстого перед церковью в романе предстает как скрытая реклама официального постсоветского православия. Во второй половине книги авторы закрывают проект о Толстом, приняв решение повторно использовать накопленный материал и продать его другой группе, разрабатывающей шутер «Петербург Достоевского». И так далее. Еще в первых главах романа Т узнает, что его неспособность действовать свободно и сопровождающие его зловещие происшествия объясняются тем, что он персонаж популярного романа. Он ощущает «лубочную недостоверность происходящего, вульгарный и преувеличенный комизм»616 и узнает от своего создателя, что стал главным героем бульварного романа, сочиненного бригадой литературных поденщиков под предводительством демонического редактора Ариэля Брахмана617.

В отличие от писателей XIX столетия, чьи произведения трогали сердца людей, современные авторы перерабатывают жизнь в бульварную литературу, стараясь извлечь максимальную прибыль. Теперь такие тексты пишут целые команды ремесленников, каждый из которых отвечает за определенный элемент повествования (секс, драки, наркотики), а редактор склеивает эти фрагменты. Современный писатель похож на машину Тьюринга – он генерирует тексты по заданным алгоритмам. Брахман объясняет: «Вы герой повествования, граф. Можно было бы назвать вас литературным героем, но есть серьезные сомнения, что текст, благодаря которому вы возникаете, имеет право называться литературой»618.

Фигура автора здесь, как никогда, обличает сама себя – писатель делает собственное произведение проявлением той деградации, которую он критикует. Говоря словами романа:

Главная культурная технология двадцать первого века… это коммерческое освоение чужой могилы. Трупоотсос у нас самый уважаемый жанр, потому что прямой аналог нефтедобычи. Раньше думали, что одни чекисты от динозавров наследство получили. А потом культурная общественность тоже нашла, куда трубу впендюрить. ‹…› Даже убиенный император пашет, как ваша белая лошадь на холме. ‹…› Чем Достоевский-то лучше?619