Пелевин и несвобода. Поэтика, политика, метафизика

Как часто бывает в более поздних образцах жанра альтернативной истории, в качестве научно-популярного обоснования идеи мультивселенной Киклоп ссылается на многомировую интерпретацию квантовой механики. Он упоминает эксперимент Эрвина Шрёдингера с помещенным в ящик котом – кот будет живым или мертвым в зависимости от распада атома, который может произойти или нет432. Заглянув в ящик, мы увидим, что кот либо жив, либо мертв, но не то и другое одновременно. Отсылая к многомировой интерпретации Хью Эверетта, Киклоп замечает, что кот может быть жив и мертв одновременно, – вне зависимости от того, откроем ли мы ящик, – но «живой» и «мертвый» коты находятся в разных вселенных, одинаково реальных, но не соприкасающихся друг с другом.

Hamster против надежды

Если бы Пелевин ограничился переработкой, хотя бы и иронической, тропов альтернативной истории, «Любовь к трем цукербринам» выглядела бы далеко не так убедительно. Но писатель не останавливается на переосмыслении основных клише. Ключевые имена, обычно вспоминаемые в этой связи на Западе: Брэдбери, Бресс и Грубер, Шредингер и Эверетт – соседствуют с русской исторической классикой и размышлениями самого автора. Цель получившегося коктейля – не столько интертекстуальная игра, сколько диагностика и критика культуры.

«Вредная гражданка», от которой в истории с сигаретным пеплом тянется длинная цепочка причин и следствий, напоминает печально известную булгаковскую Аннушку, которая «уже купила подсолнечное масло, и не только купила, но даже разлила», в результате чего Берлиоз поскользнулся и попал под трамвай433. Случай с Аннушкой иллюстрирует преобразующий потенциал незначительной детали в более обширной цепи причин и следствий, – важнейшая для историографии идея. А фраза «все остальные колеса истории, большие и малые, не приходят в движение» подражает механико-историографическим метафорам Толстого, в избытке встречающимся на страницах «Войны и мира». Критикуя традиционную историографию XIX столетия, Толстой указывал, что линейное и связное повествование заслоняет значимость случайности и рядовых (не ведущих) участников исторического процесса, заставляя забывать о разных сценариях вероятного развития событий434.

Если говорить на современном языке альтернативной истории, пролившая масло Аннушка из «Мастера и Маргариты» и описываемые Толстым моменты живого исторического процесса, когда возможны разные повороты событий, – вариации на тему того же эффекта бабочки, когда самого термина еще не существовало. Но Пелевин так просто не отпускает эту бабочку. Киклоп упоминает знаменитый сон китайского философа Чжуан-цзы: пробудившись, он задается вопросом, кто он – Чжуан-цзы, которому снилось, что он бабочка, или бабочка, которой снится, что она Чжуан-цзы. Эту загадку – ранее воплощенную в раздвоенной психике Петра Пустоты, живущего одновременно в 1919 и 1991 году и спрашивающего себя, какая из этих реальностей ему снится, – тоже можно рассматривать как эффект бабочки, и не только в качестве каламбура. Киклоп утверждает, что Чжуан-цзы – первый мыслитель, осознавший существование мультивселенной. К нему добавляются еще некоторые восточные метафизики. Совокупность тончайших причинно-следственных связей, как отмечает Киклоп, называется кармой. Поэтому он представляет себе Кешу и Надю будущего в виде их кармических реинкарнаций435.

Однако возникает вопрос, в какой мере эти классические представления совместимы с базовыми элементами альтернативной истории. Рассказчик замечает: «…Мир, по которому путешествует Чжуан-цзы, не имеет никакого отношения к бабочкам, летающим в голове у Рэя Брэдбери»436. Догадка Чжуан-цзы о существовании мультивселенной основана не на квантовой механике или путешествии во времени, а на философской концепции солипсизма. Пока мы спим, мы считаем реальностью свои сны; то, что мы принимаем за реальность, – лишь разные перспективы, встроенные в наше сознание. «Вот древнейшее и кратчайшее изложение этого принципа, который иногда называют „критическим солипсизмом“»437. «Миры состоят из переживаний, восприятий и состояний ума, способных возникать и исчезать в любом программно совместимом с ними черепе». Поэтому альтернативная вселенная находится «в голове… человека, сидящего напротив в метро»438.

Неизменно занимающая Пелевина проблема солипсизма нашла отражение в другом тезисе (новелла «Добрые люди»): чтобы убить Бога, людям достаточно перестать о Нем думать. С точки зрения Киклопа, интернет-тролль Кеша – идеальное оружие в войне цукербринов против Создателя, потому что он так поглощен текущим моментом, что мысль о божественном уже даже изредка не посещает его. Если сформулировать то же самое несколько иначе, можно сказать, что в битве птиц с Богом человек – одновременно орудие и мишень, поскольку несет в себе божественную искру (нравственный закон). Поддаться злу внутри себя, добровольно или по принуждению общества, означает убить Бога.