Пелевин и несвобода. Поэтика, политика, метафизика

Развивая еще одну смежную проблему, Пелевин в «Любви к трем цукербринам» отказывается от взгляда на историю как слепой случай и вслед за Булгаковым и Толстым указывает на силы (злые и добрые, сверхъестественные и человеческие), направляющие казалось бы случайные события. Цепочка мнимых случайностей, ведущая к гибели Берлиоза в романе Булгакова, срежиссирована Воландом. Кроме того, важно, что Аннушка с ее маслом помогает наказать Берлиоза за грех алчности и неверия: для него загробной жизни не существует, ведь «каждому будет дано по его вере»439. Солипсическое «сбылось по твоей вере» звучит и ближе к финалу пелевинского романа440. Как и Толстой, Пелевин воспринимает любой момент как средоточие множества возможностей, от которых тянутся разные сценарии развития событий, но вместе с тем подчеркивает значимость действий человека в каждую конкретную минуту, потому что именно из этих действий складывается «предопределенное» будущее441. В пелевинской космологии, где злые сверхъестественные силы (цукербрины) борются за власть с добрыми (Создателем/Киклопом), люди словно не имеют значения – но на самом деле каждый играет важную моральную или аморальную роль.

На примере теории «множественных миров» в романе видно, как Пелевин переосмысляет знакомые тропы популярной науки, встраивая их в собственную концепцию:

Чтобы казнить или помиловать кота, про которого известно, что он жив с пятидесятипроцентной вероятностью, нужно открыть дверцу ящика, куда его запихнул садист Шредингер. Говорят даже, что свойство, обнаруженное при измерении, могло не существовать прежде.

А если вспомнить, что мера всех вещей… сам человек, можно смутно догадаться, каким образом каждая из измерительных линеек находит в изначальной безмерности подходящий для себя отрезок. Линейка просто меряет вселенную собой – и получает соответствующий мир442.

Едва ли Шрёдингер или Эверетт, занимаясь квантовой механикой, думали о сознании, создающем собственную реальность, и несвободе человека – а тем более об этике. Но именно эти проблемы волнуют Пелевина, поэтому он и направляет дискуссию в данное русло.

Концепция, которая выстраивается из получившегося бриколажа историографических понятий, заимствованных как из массовой, так и из «высокой» культуры, резче всего проявляется в противопоставлении антиутопического альтернативного будущего Кеши и идиллического – Нади. В обоих случаях настоящее персонажей спроецировано на будущее, зависящее от морального (или аморального) выбора, который они совершают в настоящий момент.

Поэтому вопрос «что будет в Москве через двести сорок лет» имеет смысл лишь применительно к каждому отдельному будущему москвичу: городов с таким названием будет столько же, сколько будет разных умов, собирающихся вернуться сюда рикошетом через два столетия443.

В будущей жизни Кеши гиперболизированы его нынешние увлечения и пороки, такие как троллинг и пристрастие к порнографии. Его реинкарнация «состояла, в сущности, из искаженных и раздутых повторений его умственных привычек»444. Поэтому новелла Fuck the System в сочетании с рассказом о настоящем Кеши обнажает характерное для антиутопий скрытое предупреждение – «вот что будет, если так пойдет дальше». Это индивидуальное будущее Кеши, но поскольку он «герой нашего времени», большинство людей в «поездах судьбы» двигаются примерно в том же направлении. Более того, личность Кеши определяет судьбу его реинкарнации в XXIV веке, как и общества будущего в целом. Кеша выясняет, что социальный партнер, с которым он занимался виртуальным сексом, не кто иной, как кибертеррорист Караев. Прежде чем умереть, Караев запускает в Кешин интерфейс вирус, который позднее проникнет в общую сеть и убьет всех. Запустить этот вирус ему удается благодаря тому же программному сбою, что позволял Кеше совершать половой акт с японской нимфеткой («сестричкой», Little Sister – пародийная отсылка к Big Brother) вместо его постоянной партнерши. Именно порнографические и педофилические наклонности Кеши оказываются причиной разрушения его будущего мира.