Пелевин и несвобода. Поэтика, политика, метафизика

Сформулируем проблему несколько иначе: могут ли Надя и ей подобные избежать мрачного будущего? Если мы понимаем мультивселенную буквально, такая постановка вопроса не имеет смысла: альтернативных будущих столько же, сколько индивидуальных сознаний. Но в зависимости от того, насколько буквально или метафорически мы понимаем каждое значимое действие как перемещение в альтернативную вселенную, диапазон возможных ответов меняется. По мысли Цветана Тодорова, существует шкала жанров – от фантастики, которую «следует понимать в буквальном смысле», до аллегорических текстов, где «уровень буквального смысла большой роли не играет»464. Нарративы, содержащие явную аллегорию (мораль), редко доставляют удовольствие современным потребителям литературы. Чрезмерный дидактизм Пелевина действительно смутил многих критиков, привыкших к свойственным ему иронии и игре465. Писатель, очевидно, предвидел такую реакцию, когда счел нужным добавить: «Сорри за банальность».

Поясняя, что, когда мы меняем свою жизнь, мы не преобразуем самих себя и мир, а переносимся в другую вселенную, Киклоп предостерегает против аллегорического понимания мультивселенной. Лейтмотив сознания, формирующего реальность, в творчестве Пелевина тоже имеет скорее буквальный смысл466. Вместе с тем утверждение, что альтернативная вселенная находится «в голове… человека, сидящего напротив в метро», предполагает общую базовую реальность при множестве минимультивселенных в сознании отдельных людей. Сторонники более умеренного эпистемологического солипсизма не отрицают внешнюю реальность полностью, а сомневаются в возможности познать что-либо за пределами собственного сознания. Более радикальный метафизический солипсизм утверждает, что внешней реальности и других сознаний не существует вовсе. Наверное, от мировоззрения читателя зависит, какой мир он создаст в этой вымышленной реальности или какую вымышленную реальность создаст в этом мире. А вот проигнорировать отчетливо звучащую в романе мысль об этических принципах, определяющих личность человека и сценарий, в который он попадает, просто так не удастся.

* * *

Пелевин обращается с альтернативной историей типичным для его подхода к парадигмам поп-культуры образом, который можно охарактеризовать как «ход коня» (пользуясь выражением Виктора Шкловского) или как «кульбиты мысли» (говоря языком самого Пелевина). Он не реагирует на травму российской/советской истории, а размышляет о ней, и его не слишком интересует обычная проблематика историографической метапрозы, равно как и фантазии на тему «что было бы, если бы. В произведениях Пелевина присутствуют тропы альтернативной истории, но писатель меняет акценты, обыгрывая их на метауровне. Его отсылки к поп-культуре направлены на критику штампов массового сознания и нарушение меметических процессов467.

Если в «Хрустальном мире» Пелевин отказывается от свойственного жанру альтернативной истории переделывания прошлого, а в «Чапаеве и Пустоте» провокационно отрицает коллективную историю в пользу личного открытия прошлого и индивидуальных версий истории (прошлых и настоящих), то в «Любви к трем цукербринам» изображает варианты альтернативной истории будущего. Это важный сдвиг. Джереми Блэк, рассуждая о западной альтернативной истории, отмечает, что интерес к истории в сослагательном наклонении вызван тем, что «такой подход не только применим в разговоре о прошлом, но все чаще помогает осмыслить будущее»468. Разумеется, в случае альтернативной истории будущего о «сослагательном наклонении» говорить нельзя – она не противоречит известным фактам, а очерчивает возможные сценарии и позволяет обдумать, как претворить в жизнь лучшие из них и избежать худших. Возможно, «Любовь к трем цукербринам» намекает, что теперь, когда после распада Советского Союза прошло почти тридцать лет, пора подумать о будущем, а не оплакивать прошлое и не ностальгировать по нему469.

Как ранее в «Чапаеве и Пустоте», в «Любви к трем цукербринам» Пелевин переосмысляет альтернативные версии истории как параллельные реальности, вызванные к жизни индивидуальными сознаниями. Будущие реальности складываются из нынешних черт характера, действий и решений человека. Здесь нет ни путешествия во времени с использованием высоких технологий, ни причудливого переписывания ключевых исторических событий – зато выражена мысль, что выбор, сделанный человеком, пусть даже им манипулируют цукербрины и Киклопы, имеет нравственный смысл.