Пена

Через окно и застекленную дверь балкона ярко светило солнце. Раввин что-то писал, стоя за конторкой. Как ни странно, Макса он не узнал:

— Чем могу помочь?

— Ребе, вы меня не узнаёте? Я Макс, Мордхе, из Америки.

— Ах, да, конечно. Входите, присаживайтесь. Вот сюда.

Раввин указал на скамью, а сам сел за стол.

«А ведь они с Циреле на одно лицо!» — подивился Макс. Разве девушка может быть похожа на мужчину с рыжей бородой? А вот поди ж ты! Раввину точно не стоит опасаться, что Циреле — не его дочь, как тому, из пьесы, которую Макс видел в лондонском еврейском театре. Пьеса так и называлась — «Отец», там папаша все подозревал, что ребенок не от него. Хотя с того дня, как они сошлись, Рашель была Максу верна, он все равно не мог избавиться от сомнений. Кто знает, чего ждать от женщины, которую вытащили из грязи? Никогда нельзя быть уверенным до конца. Конечно, Артуро был похож на него как две капли воды, но когда с ним случилось несчастье, Макс даже подумал: было бы легче, знай он, что Артуро — не его сын… Да, чего только в голову не придет!

— Ребе, вы Тору учили? Я, наверно, помешал.

— Нет-нет. Конечно, еврей должен постоянно учить Тору, но ведь сказано: «Лой олехо гамлохо лигмойр»[45]. Как у Торы нет начала, так нет и конца. Сказано, что если кто-то целый день повторяет стих «Ваахойс Лойтон Тимно»[46], он выполняет Закон. И потом, «гахносес орхим»[47] — тоже великая заповедь. Брат пришел к брату! — Раввин взял на тон выше.

Макс понимал не все, но чутко прислушивался к музыке незнакомых слов. Подумал: «Не могу я причинить зла таким людям».

— Ребе, я недостоин быть грязью у вас под ногами. Вы святой, праведник, а я простой человек, неуч…

— Бог с вами, что вы!

— Ребе, позвольте говорить начистоту! Зачем кого-то обманывать? Что есть, то есть. Я учился в хедере, и отец, земля ему пухом, хотел, чтобы я пошел в ешиву и всякое такое, но меня, как говорится, тянуло на улицу. Рассказываю об этом, чтобы вы на меня не сердились. Позавчера я пришел к вам и, едва увидел вашу дочь, сразу понял, что с ней пребывает благодать Божья. Как говорили у нас в Рашкове, такой красавицы на всем свете не сыщешь. Тонкая, благородная, сразу видно, дочь святого человека. Лицо будто солнце сияет, аж глаза слепит. Не сердитесь, ребе, мужчина есть мужчина, будь он хоть пророк Моисей. Я ведь тоже маленько Тору учил… Я вам говорил, я вдовец. Сначала сына похоронил, единственного своего, а вслед за ним и жену. Уже не один год болтаюсь туда-сюда по всему свету. Деньги у меня есть, но что от них толку, если на сердце пустота? Знаю, что недостоин вам ноги мыть и воду пить, но все-таки я еврей, все мы, как говорится, одного роду-племени. В общем, пришел к вам свататься. Нравится мне ваша Циреле! Я намного старше, в отцы ей гожусь, но если муж старше, так это ничего. Она у меня в золоте ходить будет, на руках буду ее носить. Как Бог один, так и Циреле у меня одна будет. Простите, ребе, если я какие-то глупости говорю. Не учили меня, как со святым человеком разговаривать…

Макс замолчал. Раввин поднял голову, посмотрел на него необыкновенно яркими, голубыми глазами. Бледные щеки раввина порозовели, и он стал еще больше похож на Циреле. Несколько раз кивнул, покачивая огненно-рыжими пейсами.

— Где вы собираетесь жить? За границей?

— Ребе! Я буду жить там, где вы хотите. Ваше слово для меня все равно что закон Торы. Варшава — прекрасный город. Когда мы с Циреле поженимся, надо будет туда съездить, как говорится, кое-какие делишки уладить. На пару месяцев, ну, может, на полгода, не больше. Зачем же деньги выкидывать? Дома надо продать или сдать, с участками то же самое. Превращу всю недвижимость в наличные, и вернемся. Ребе, не только Циреле, но и вы ни в чем не будете знать нужды. Вашей супруге не придется больше расписки писать. У вас всего будет вдосталь, сможете Тору учить без забот, без хлопот. Если вру, чтоб мне не дожить…

— Тише, тише! — перебил раввин. — Не надо клясться! Не то что ложной, даже правдивой клятвой нельзя. Сказано: когда Всевышний изрек «Лой сисо»[48], весь мир затрепетал…

— Ребе, я же только хочу, чтобы вы знали: я вам тут не сказки рассказываю. Все продумано, все будет как в аптеке. Да, я человек простой, но вижу, что хорошо, что плохо. Любой деревенский мужик рогожу от шелка отличит…

— Понятно, понятно, — задумчиво сказал раввин. — Такие вопросы на ходу не решают. Надо с домашними обсудить. И у самой девушки положено спросить, как написано: «Никро ланааро венишало эс-пийо»[49]. Это значит: «Позовем девушку и спросим, хочет ли она…»