Пена

— Еще не скоро… Но через пару месяцев точно уедем. А до тех пор делай вид, что все у тебя по-прежнему. Райзл даст тебе знать, что и как. Когда понадобишься, я сюда приду. Слышал, у твоих хозяев телефон есть. Дашь мне номер. По субботам что делаешь?

— За чолнтом хожу в пекарню. Посуду мыть они не велят, потому как горячей воды нет, но со стола надо убирать. А на третью трапезу, когда проголодаются, я им простоквашу подаю.

— Сможешь вырваться часа на два?

— Наверно, смогу.

— Встретимся, в театр сходим или в кондитерской посидим. Платье тебе куплю и все остальное, что надо. Только учти, это в долг. Когда заработаешь, вернешь.

— Вы добрый.

— Я не добрый, у меня свои интересы. Для бизнеса люди нужны. В мужчинах недостатка нет, но есть работа, которую только девушка может выполнять. Главное, делай все, что я скажу. Если едешь со мной, то я тебе и отец, и мать, и брат, и сестра, и жених. Слушайся, и все будет прекрасно.

— Я поняла.

— Ну, и что скажешь?

— Дай бог, чтоб из этой затеи что-нибудь вышло.

— Выйдет. Только язык держи за зубами. Если хоть кому проболтаешься, даже лучшей подруге, все прахом пойдет. Вот, возьми рубль пока.

Макс достал кошелек. Баша опустила голову.

— За что это?

— За красивые глаза. Для тебя рубль — это деньги, а для меня так, мелочь. Потом отдашь. Я себе в убыток ничего не делаю, все в книжку записываю, чтобы не забыть. Купи себе что-нибудь, пару чулок хотя бы. В час сможем в субботу встретиться?

— В час — это слишком рано. Пока они змирес[57] споют да все благословения прочтут, уже два пробьет.

— А в три?

— Да, в три можно.

— Буэно. Тогда на Цеплой, напротив казармы. Буду там ровно в три. Погуляем, поговорим. Рубль-то возьми. — И Макс протянул девушке серебряную монету.

— Ой, спасибо большое!

— Бери на здоровье. Мы же люди, надо помогать друг другу.

— Можно я пойду?

— Можно, можно, — ответила Райзл. — Но смотри не забудь: в три напротив казармы. Не заставляй человека дожидаться. И чтобы все осталось в секрете! Мы тебе зла не причиним, не беспокойся.

— До свидания.

— До свидания, всего хорошего.

— Спокойной ночи.

Едва за Башей закрылась дверь, Райзл подскочила к Максу и бросилась ему на шею.

— Боже мой, ты точно тот, кто мне нужен! Что ни слово, то перл! Где ты так говорить научился? Если эта девица не растает, значит, у нее сердце каменное, не иначе. У тебя так язык подвешен, что ты императрицу мог бы совратить!

— Ее давно совратили. Во всех газетах пишут про этого, как его? Про Распутина.

— Распутин? Что-то слыхала. Ну, что думаешь насчет Баши?

— Не бог весть какая красавица.

— Милая, невинная девушка. Если ее принарядить, будет чудо как хороша. Лакомый кусочек, но у меня есть и покрасивее. А там у них? Только потаскухи старые.

— Лишь бы не разболтала кому-нибудь.

— Не волнуйся, будет молчать как рыба. Между прочим, я ее уже подготовила. Но ты за десять минут успел столько, что мне и недели не хватило бы. Прямо в точку попал, ее аж до костей проняло. Что в субботу с ней сделать собираешься? Испортить?

— Вот так сразу?

— Такие, как ты, на все способны. Ничего, что на «ты»? Знаешь, я даже приревновала. Ума не приложу, как до сих пор без тебя обходилась.

— Поехали со мной в Аргентину.

— А как же Шмиль? Это здесь он большой человек, со всеми ментами запанибрата, а увези его из Варшавы, и он никто и звать никак.

— Да брось ты его.

— Может, и брошу. У него жена, а ты вполне в моем вкусе. А что я в Буэнос-Айресе буду делать?

— Полгода там будем жить, полгода здесь.

— Дай бог, чтобы все получилось. Если сработаемся, будем деньги лопатой грести. Погоди, пойду гляну, как там Шмиль.

Райзл вышла. Макс закурил папиросу. «Ну, похоже, закрутилось. Нет, не стану альфонсом на старости лет…» — Он глубоко затянулся.

Макс произнес целую речь, просто чтобы покрасоваться перед Райзл, показать ей свою власть над слабым полом. А рубль бедной девочке пригодится, пускай берет, не жалко.

Макс нахмурился. Попытался собраться с мыслями. Он был растерян. Если Райзл постарается, он, пожалуй, увезет ее в Аргентину. Чем она хуже Рашели? Ничем, даже гораздо лучше. А Шмиль другую найдет. Здесь, на Крохмальной, он царь и бог.

Как ни странно, в Максе проснулось новое чувство, то, что сейчас называют совестью. Теперь он боялся причинить кому-нибудь боль, стал понимать, что надо отвечать за свои поступки. Как же это случилось?

Было время, когда он легко мог перешагнуть через кого угодно. С юности был уверен, что с женщинами можно поступать как заблагорассудится. Одно правило: на войне и в любви все средства хороши! И вдруг что-то изменилось. Ему хочется загладить грехи деньгами, словами, подарками, и откуда-то взялась неприязнь к тем, кто ни с кем не считается, кроме своих желаний. Вот к таким, как эта Райзл. Она же мать родную за два рубля продаст.

Может, это из-за смерти Артуро? Или Макс заболел какой-то неизвестной болезнью?

Вернулась Райзл.

— Дрыхнет без задних ног, но с ним никогда не знаешь, в любую минуту может проснуться.

— Когда он в Лодзь уезжает?

— На той неделе.

— Надолго?

— На пару дней.

— Придешь ко мне?

— Да. Или ты ко мне.

Глава III

1