Пена

Вдруг он вспомнил: рассказывая про свою сестру, сеньору Шаевски, Райзл сказала, что жена Макса никого к нему не подпускает. Значит, Райзл знает, что он не вдовец. Или думает, что его жена умерла совсем недавно? Макс только сейчас понял, что он в опасности. Тут, в Варшаве, могут и арестовать за двоеженство.

«Ну и загнал же я себя в ловушку! Теперь попробуй выкрутись…»

Дверь распахнулась, и в комнату вошел раввин, за ним — жена, а за ней — дочь.

2

Выйдя от раввина, Макс постоял на лестнице, прислушиваясь к разбушевавшимся мыслям. Он без пяти минут жених Циреле. Святой человек перешел с ним на «ты», ребецн пожелала ему и дочери счастья. Только за бородой дело стало. Макс сказал, что скоро поедет в Рашков и поживет там, пока она не отрастет.

Он обманул не только Циреле, но и святого человека, и его жену, дочь раввина.

«На куски меня порвать за это! — сказал себе Макс. — Убить мало, надо из моей кожи ремней нарезать!»

Нетвердым шагом он двинулся по улице. Обернулся и увидел, что на балконе стоит Циреле и смотрит ему вслед. Она кивнула и сделала какой-то неловкий жест, будто послала ему воздушный поцелуй…

«Большего наглеца, чем я, во всем мире не сыскать, — подумал Макс. — Злодей Аман[62] по сравнению со мной праведник. Точно Бог накажет, еще на этом свете… Что ж, так мне и надо…»

Его пошатывало, как пьяного. Колени дрожали, мостовая качалась под ногами. Летний день долог, и Макс не знал, чем заняться. К Школьникову ему надо только вечером. Правда, что ли, зайти в кабак и напиться? Или вернуться в гостиницу? Но не хотелось ни водку пить, ни сидеть в номере один на один с перепутанными мыслями.

Макс с завистью смотрел на прохожих. У всех у них какие-то дела, некоторые даже очень спешат. Они живут настоящей жизнью, а у него — только путаница, вранье и мошенничество. Ладно бы хоть поесть захотелось! Но он слишком плотно позавтракал. А что, если покончить со всеми неприятностями одним махом? У него в сумке лежит револьвер. Всего-то и надо приставить его к виску и нажать на спусковой крючок…

Ноги сами понесли его в гостиницу.

Что у нас сегодня? Ага, четверг. В субботу у Макса свидание с рыжей служанкой по имени Баша. Райзл Затычка сказала, что они с ним созвонятся, когда Шмиль Сметана поедет в Лодзь… Не раздеваясь, Макс лег на кровать и уставился в потолок. Возле крюка (того самого, на котором Макс собирался повеситься), жужжа, мельтешили мухи. Чего им на месте не сидится? Расплясались. Свадьбу играют, что ли?..

Окно приоткрыто, и теплый ветерок приносит запахи леса, конского навоза и полевых трав. Может, сходить на Вислу искупаться? Макс помнил, что когда-то на берегу стояла банька (ее так и называли — только «банька», а не «баня»), где можно было как следует пропотеть, а потом окунуться в речную воду. Но сейчас он не в том состоянии, чтобы идти купаться. К тому же страшно оставлять в банном шкафчике одежду, паспорт и кошелек. Кто знает, на что способны варшавские воры?

Захотелось достать револьвер, подержать в руках, но Макс решил, что без крайней нужды лучше к нему не прикасаться. Волына может случайно выстрелить. А в России запрещено носить оружие.

Чем дольше Макс копался в себе, тем яснее ему становилось, что и вообще у него дела хуже некуда, и сегодняшний день потерян. Некуда пойти, нечем заняться. Если б хоть казино тут было, он пошел бы, пару целковых проиграл.

Он задремал. Беспокойные мысли перетекли в сновидение. Макс видел, как срывает куш в Монте-Карло, выигрывает тысячу за тысячей. Рулетка, крупье, игроки. Седовласая дама вытягивает вперед руку, растопыривает скрюченные пальцы, унизанные бриллиантами, и объявляет: «Ставлю все, что у меня есть, все, что досталось мне от покойного мужа…» И выставляет на зеленое сукно столбики золотых монет! «Зачем эта старая карга таскает с собой столько золота? — удивился Макс. — Где она его носит? И на чем ее муж так разбогател? Уж точно не на том, что псалмы читал…»

Макс проснулся. Его била дрожь. Подумал: «Чего только не приснится! К чему бы это?»

Он вспомнил свой визит к раввину, его сердечность и тихую неприязнь ребецн, ее нападки и намеки, что он, Макс, невежда и недостоин девушки из благородной семьи, вспомнил умоляющие взгляды Циреле, и ему стало горько на душе. Во рту пересохло.

— Зачем мне это? Зачем я затеял эту дьявольскую игру?

Когда-то его мать говорила: «Человек — сам себе злейший враг». Верно! И десять врагов не причинят тебе столько зла, сколько ты сам…

— Что ж, прощай, Варшава! — сказал он вслух. — Вот я тебя и покидаю!

Окинул взглядом свои вещи:

— Поеду куда глаза глядят. Первым же поездом!

Раздался стук в дверь. На пороге стояли коридорный и какой-то мужчина в штатском: твердая шляпа — «мелонек», как называют в Варшаве такой фасон, и костюм в клетку.

— Когда вы съезжаете? — спросил коридорный. — Нам надо прибрать в номере.

— С чего вы взяли, что я съезжаю? — удивился Макс.

— Вы должны освободить номер в двенадцать ноль-ноль!

— С какой стати?

— Наверно, тут какая-то ошибка. — Коридорный углубился в бумагу, которую он держал в руках.