Пена

Макс поискал глазами девушку, которая ему открыла, но она куда-то исчезла. «Не трусь, братец, — подбодрил он себя, — весь этот цирк только для того, чтобы у тебя трешку выманить». Приготовленный банкнот лежал у него в кармане жилета. Кто-то указал Максу на стул перед маленьким столиком. Все — тихо, медленно. Гости ходили бесшумно, словно босиком, перешептывались или молча подавали друг другу знаки. Пахло дымом от ароматической бумаги, которую жгут, чтобы перебить неприятный запах. Макс не мог разобрать, о чем они шепчутся, только улавливал отдельные слова на польском. «Что это они, своих гойских мертвецов вызывают? — пошутил он про себя. — Если так, мои еврейские родители здесь не появятся…»

Вдруг одна женщина запела по-польски. Голос — высокий, но с легкой хрипотцой. Напоминает блеяние певчего в церкви. «Еще покрестят меня тут, чего доброго», — усмехнулся Макс. Сначала женщина пела одна, потом начали подтягивать остальные. Казалось, оплакивают покойника. Макса охватила забытая тоска, что, бывало, когда-то мучила его бессонными ночами. Протяжное пение бередило душу, в нем слышалась печаль, которую никогда и ничем не утолить. «Такими голосами и правда можно мертвого воскресить», — подумал Макс. Но что это? Ему почудилось, что он услышал имя Артуро. По его сыну поют христианскую поминальную молитву… «Откуда они знают об Артуро?» — изумился Макс. Он не помнил, чтобы рассказывал Школьникову про сына, а имени точно не называл… Макс замер, напрягая слух. Вдруг опять вспомнил слово, которое недавно уже приходило ему на ум: клепсидра. Что это значит? Где и когда он его слышал? Это по-испански? Только что Максу было смешно, а теперь он еле сдерживался, чтобы не разрыдаться.

Вдруг перед ним возникла девушка, та, которая ему открыла. Она была в том же костюме, но вдобавок набросила на плечи черную шаль. Девушка села за столик, остальные встали вокруг и положили ладони по краю. Женщина, которая оказалась рядом с Максом, взяла его за руки и тоже положила их на столешницу. «Lekko»[65], — шепнула она ему на ухо. Максу уже приходилось слышать о людях, которые разговаривают со столом, в Рашкове таких называли «столокруты». Отец Макса рассказывал, какие чудеса может творить стол, если собрать его на деревянных нагелях, без металла. Рашковский раввин даже говорил, что этим нельзя заниматься, потому что это колдовство. И вот Макс сам в этом участвует. В комнате стало совсем темно. Пение смолкло, и повисла напряженная тишина.

4

Макс не верил. Но вдруг столик закачался, задрожал, будто из неодушевленной вещи превратился в живое существо. Кто его шевелит? Руки лежат сверху, никто не прячет их под столешницей. Так можно его наклонить, но не повернуть или придать ему дрожь, которую Макс ощущал под пальцами. Вдруг столик приподнялся над полом, будто захотел взлететь. Что происходит? Что за нечистая сила его подняла? Столику начали задавать вопросы, и он отстукивал ножками ответы: один удар — да, два удара — нет. Откуда ему знать, вернется ли из Америки муж вот этой толстухи? И откуда столику может быть известно, остались украденные часы у вора или он заложил их в ломбард? «Обман, шарлатанство!» — убеждал себя Макс. Но вот Школьников предложил и ему что-нибудь спросить. Макс задумался.

— Рашель согласится на развод?

Столик стукнул один раз: да.

— Циреле выйдет за меня?

Столик будто на секунду задумался. Два удара: нет.

— Отец еще жив?

Нет.

— А мама?

Столик не ответил.

Макс не знал, о чем еще спросить. Его родители умерли почти сразу один за другим. Почему же столик про отца ответил, а про маму — нет? Другие рвались задать вопрос, а Макс уже устал держать ладони на столешнице. Он отодвинулся вместе со стулом, поднялся и отошел в сторону.