Пена. Дамское Счастье [сборник Литрес]

– Мне и дела нет до прибавок! – заявила она, обращаясь к самой молоденькой из товарок. – Как только папаша отдаст Богу душу, я все здесь брошу, но меня выводит из себя то, что этой пигалице достанутся семь тысяч франков! Согласна?

Мадам Орели решила положить конец злобным выпадам Клары. Она посмотрела на нее с великолепным презрением и скомандовала:

– Хватит болтать, девушки! Здесь и без того достаточно шумно! – Она снова взялась за дело и начала выкрикивать: – Семь длинных накидок в сицилийском стиле, первый размер, по сто тридцать!.. Три шубы из сюра́, второй размер, по сто пятьдесят!.. Успеваете, мадемуазель Бодю?

– Да, мадам.

Клара сдвинула охапки одежды, освободив место для очередной партии, но вскоре бросила свое занятие ради общения с перчаточником Миньо. Он улизнул из своего отдела, чтобы занять у нее двадцать франков. Молодой человек уже был должен Кларе тридцать, которые она дала ему на следующий после скачек день, где он проиграл недельный заработок. На сей раз он профукал полученные накануне премиальные и остался с десятью су на воскресенье. У Клары при себе оказалось всего десять франков, и она охотно с ними рассталась, после чего они с Миньо поболтали о прошлой вечеринке на шестерых в одном из ресторанов в Буживале. Женщины тогда сами за себя платили, так было проще, и никто никому не был обязан. Потом Миньо пошептался с Ломмом, тот изумился беспардонности приятеля сына, но отказать не посмел и достал из кошелька десять франков. В этот самый момент госпожа Орели осознала, что больше не слышит Маргариту, огляделась, увидела Миньо и все поняла. Заведующая резким тоном приказала молодому человеку не отвлекать от работы ее сотрудников и вернуться в свой отдел. Миньо приятельствовал с ее сыном Альбером, поддерживал молодого Ломма во всех его негодяйских проделках, и госпожа Орели ужасно боялась, что однажды это плохо закончится. Получив вожделенные десять франков, пройдоха испарился, а она не удержалась от упрека в адрес мужа:

– Почему ты поддаешься на уговоры этого бесстыдника?

– Не мог же я отказать ему…

Госпожа Орели раздраженно повела могучими плечами, и кассир обреченно умолк; она же, перехватив усмешки подчиненных, строго призвала всех заняться делом.

– Пошевеливайтесь, мадемуазель Вадон, работа ждать не будет.

– Двадцать пальто, двойной кашемир, четвертый размер, по восемнадцать пятьдесят! – певучим голосом произнесла Маргарита.

Ломм снова писал, низко опустив голову. Ему стали платить девять тысяч франков жалованья, но бедняга все так же робел перед супругой, чей вклад в бюджет семьи был втрое больше.

Работа вошла в нужный ритм. Выкрикивались цифры, одежда перекидывалась на столы, но неуемная Клара придумала новую забаву: она дразнила посыльного Жозефа, расспрашивая о его пассии – продавщице из отдела образцов, бледной худой стареющей барышне двадцати восьми лет, которой покровительствовала госпожа Дефорж. Она поведала Муре трогательную историю, чтобы тот взял ее на место продавщицы: сирота, последняя из старой дворянской семьи Фонтене из Пуату, лишилась дома, оказалась на улице с отцом-пьянчужкой, сохранила свою честь, но, увы, не имеет достаточного образования, чтобы пойти в учительницы или давать уроки игры на фортепиано. Обычно Муре сразу выходил из себя, если его просили пристроить кого-нибудь из «благородных». Он считал их самыми бездарными и фальшивыми существами на свете и утверждал, что продавщицами не рождаются и этому трудному и деликатному ремеслу нужно долго учиться. Он все-таки принял на работу подопечную госпожи Дефорж, но поместил ее в отдел образцов. Ранее, желая потрафить друзьям, он дал работу двум графиням и одной баронессе: дамы паковали бандероли и клеили конверты в рекламном отделе. Мадемуазель де Фонтене получала три франка в день, что позволяло ей оплачивать комнатушку на улице д’Аржантёй. Ее печальный вид и поношенная одежда тронули нежное сердце старого солдата Жозефа, молчаливого и с виду сурового человека. Он краснел и стоически молчал, но не отрицал своих чувств, поскольку ехидные девицы собственными глазами видели его у дверей ее зала.

– Жозеф витает в облаках, – шепнула Клара, – его так и тянет к белью.

Мадемуазель де Фонтене тоже мобилизовали, она помогала в отделе приданого, и Жозеф то и дело посматривал в ее сторону. Девушки захихикали, он совсем смутился и уткнулся в бумаги, а Маргарита выкрикнула, давясь смехом:

– Четырнадцать жакетов, английское сукно, второй размер, пятнадцать франков!

Госпожа Орели в этот момент объявляла ротонды, голос Клары почти заглушил ее собственный, и она произнесла с видом оскорбленного величия, намеренно растягивая слова:

– Не так громко, мадемуазель. Здесь вам не рынок… Довольно ребячиться, не тратьте время на пустяки.

Клара отвлеклась, и катастрофа оказалась неминуемой: все манто свалились на пол, образовав на ковре живописный развал.

Мадам Орели взорвалась:

– Вы невыносимы, мадемуазель Прюнер! Неужели нельзя быть внимательнее? Соберитесь наконец!