Пена. Дамское Счастье [сборник Литрес]

Он был гневлив и одновременно дружелюбен, как в лучшие времена, ворчал, что «этот дьявол Бодю еще куда как крепок, раз даже несчастье с дочкой не свалило его с ног». Процессия медленно двинулась вперед, и Дениза, высунув голову в окошко, разглядела дядю. Он не сдавался – шел за катафалком и вроде бы задавал темп траурному шествию. Девушка откинулась на спинку сиденья и приготовилась слушать бесконечный монолог торговца зонтами, сопровождаемый мерным стуком колес.

– Вот ты скажи, разве полицейские не обязаны освобождать дорогу?! Полтора года проклятые строители не дают нам ни пройти, ни проехать по-человечески! Вчера там убился еще один человек, а хозяевам и дела нет! Захотят расширить свои владения, будут перекидывать мосты через улицы, иначе ничего не выйдет. Говорят, у вас теперь две тысячи семьсот служащих, а оборот – сто миллионов в год… Сто миллионов! Иисус милосердный! Сто миллионов!

Денизе нечего было ответить. На улице Шоссе-д’Антен их снова задержало скопление экипажей. Бурра вещал, забыв о присутствии девушки и глядя в пустоту. Он не понимал, почему компания Муре взяла верх, но признавал, что старая торговля проиграла.

– Наш несчастный Робино разорился и стал похож на утопленника… Бедоре и Ванпуям тоже недолго осталось, всем нам переломали ноги. Делиньер сдохнет от апоплексии, у Пио и Ривуара желтуха. Хорошенькая компания живых мертвецов провожает бедняжку в последний путь! Прохожие потешаются, глядя на проигравших… И похоже, это еще не конец, зачистка продолжится… Подлецы открывают отделы цветов, модных изделий, парфюмерии, обуви и еще черт знает чего. Гронье, парфюмер с улицы Граммон, может закрываться уже сегодня, а за обувщика Нода с улицы д’Антен я и десяти франков не дам. Крах вползает и на улицу Сент-Анн: не пройдет и двух лет, как с насиженных мест выкинут Лакассаня, он торгует перьями и цветами, и такую известную сегодня шляпницу, как госпожа Шадёй… Потом настанет черед остальных! Все в квартале пострадают. Раз приказчики из «Счастья» собираются торговать мылом и галошами, им остался один шаг до жареной картошки. Клянусь честью, мир сошел с ума!

Кортеж пересекал площадь Трините. Дениза видела в окошко, что катафалк уже поднимается по улице Бланш. Ей чудился топот ведомого на бойню стада – это шагал обанкротившийся квартал. Стоптанные башмаки торговцев, чавкая по черной грязи парижской мостовой, издавали дробный звук. А голос Бурра звучал глухо, старик говорил медленно, будто пытался пешком одолеть крутой подъем.

– Со мной все ясно… Но в него я вцепился крепко и уж не выпущу. Он снова проиграл апелляцию. Мне это дорого стоило! Процесс тянется два года, пришлось платить поверенным и адвокатам! Но под моей лавкой ему не пройти – судьи постановили, что подобная работа – не текущий ремонт. А этот хотел оборудовать там гостиную с ярким газовым светом и точнее оценивать цвета тканей, ему, видите ли, понадобилось соединить отдел трикотажа с отделом сукна! Он не успокоится, не допустит, чтобы старая развалина вроде меня встала ему поперек пути. И это притом, что все молятся на его богатство… Никогда! Я никогда не уступлю давлению, хотя негодяй скупает мои векселя и наверняка учинит какую-нибудь каверзу. Мы не договоримся, на его «да» я отвечаю «нет» и буду повторять это снова и снова. Даже из гроба…

От бульвара Клиши процессия начала двигаться быстрее, всем неосознанно хотелось как можно скорее попасть на кладбище и зарыть в землю бедняжку Женевьеву. Бурра умолчал лишь о том, что стал беден как церковная мышь, затеяв тяжбу с Муре, что держится, несмотря на опротестованные векселя, но скоро пойдет на дно. Дениза все знала и очень жалела старика.

– Полно возмущаться, господин Бурра, – шепнула она. – Я могу все уладить…

Он гневно отмахнулся:

– Прекратите, это никого не касается… Вы хорошая девочка и задали жару человеку, который полагал, будто сможет купить вас, как поступил с моим домом. Но что бы вы сказали, посоветуй я вам сказать «да»? Ну, чего молчите? Уверен, вы бы меня послали куда подальше… Если я говорю «нет», то и вы не суйте нос в мои дела!

Экипаж остановился на подъездной дорожке, старик и девушка вышли. Семейный склеп Бодю находился на первой аллее, с левой стороны. Церемония продлилась несколько минут. Жан оттеснил дядю от края ямы, когда тот зачем-то попытался заглянуть туда. Люди, шедшие за катафалком, стояли у соседних могил и выглядели больными уродами под небом цвета дорожной грязи. Когда гроб осторожно соскользнул в могилу, багровые щеки побледнели, заострившиеся от недоедания носы опустились, веки, пожелтевшие от дурной работы печени, дрогнули.

– Лучше бы нам всем прямо сейчас укрыться в этой яме, – сказал Бурра Денизе, не отходившей от него ни на шаг. – Вместе с малышкой мы хороним весь квартал… Я совершенно уверен, что нашей торговлишке самое место на крышке гроба, рядом с белыми розами.