Пена. Дамское Счастье [сборник Литрес]

Несчастная обвела затравленным взглядом магазин, как будто провожала в иной мир и дочь, и свой дом. Семьдесят тысяч франков, полученные за Рамбуйе, растаяли за два года, поглощенные борьбой с заклятым конкурентом. «Дамское Счастье» начало торговать мужскими драпами, охотничьими бархатами, ливреями, и, борясь с гигантом, старый суконщик тратил больше, чем мог себе позволить. Широчайший ассортимент мольтонов и фланелей соперника окончательно его добил. Долги росли, и Бодю пошел на крайнюю меру, заложив старый дом на улице Мишодьер, где его прапрадед старик Фине основал свою компанию. Крах был вопросом времени, нет – дней, потолки готовились обратиться в прах и рухнуть на головы людей. Так ураган утаскивал прочь хижину древнего варвара.

– Отец наверху, – дребезжащим голосом произнесла госпожа Бодю. – Мы дежурим по два часа, сменяя друг друга, кто-то ведь должен караулить лавку. На всякий случай, ведь, по правде говоря…

Она не договорила – бессильно махнула рукой… Бодю закрыли бы окна ставнями, если бы не исконная гордость за свой старинный торговый дом и невозможность опозориться перед соседями по кварталу.

– Я, пожалуй, поднимусь, тетя, – сказала Дениза, всей душой сострадая тупому отчаянию, заполнившему комнаты и пропитавшему ткани на полках.

– Поторопись, девочка… Она ждет… спрашивала о тебе всю ночь… Хочет сказать что-то важное.

В этот момент появился Бодю. Его глаза налились кровью, лицо стало желто-зеленым – печень у старика шалила, – и Дениза мысленно ахнула.

– Она спит, – сказал он тихим голосом, словно боялся, что его услышит лежащая наверху дочь, тяжело опустился на стул, вытер пот со лба и порывисто выдохнул, как человек, отстоявший смену у станка. Повисла невыносимо долгая пауза, потом старик сказал племяннице:

– Сейчас сама все увидишь… Спящая, она кажется выздоровевшей.

Они снова замолчали. Мать с отцом смотрели друг на друга, потом Бодю продолжил вполголоса, превозмогая боль, не называя имен и ни к кому не обращаясь:

– Клянусь честью, никогда бы не поверил!.. Он последыш, я воспитывал его как сына. Скажи мне кто: «Они и его у тебя заберут, он тебя предаст…» – я бы ответил: «Раньше небо упадет на землю!» Но этот болван покинул нас!.. А ведь мог стать хорошим коммерсантом, я делился с ним всеми моими идеями! И ради кого?! Ради шлюхи, куклы из витрины сомнительной лавчонки!.. Это сводит меня с ума…

Он качал головой, вперив взгляд во влажные плиты пола, стертые подметками многих поколений покупательниц.

– И знаете что? – добавил он так же тихо. – Иногда я чувствую себя виноватым во всех бедах. Наша Женевьева не может встать с постели, у нее сильный жар – по моей вине. Я должен был забыть о гордыне и глупом упрямстве и немедленно поженить их, наплевав на честь торгового дома! Сейчас у Женевьевы был бы любимый муж, и их молодость совершила бы чудо, которое не удалось мне… Я сумасшедший старик и ничего не заметил, не понял, что из-за подобных вещей девушки заболевают… И ведь отличный был парень: прирожденный торговец, честный, аккуратный во всем, словом, мой выученик…

Бодю вскинул голову, его лицо просветлело, он забыл о предательстве Коломбана. Денизе было больно слышать, как дядя обвиняет себя. Этот человек, раньше ворчливый и властный, плакал и выглядел жалким и униженным.

– Прошу вас, не ищите ему оправданий… Он никогда не любил Женевьеву и, если бы вы решили поторопиться со свадьбой, сбежал бы в тот же момент. У нас был тяжелый разговор… он знал, как страдает кузина, и все-таки не остался. Не верите мне – спросите тетушку, она подтвердит.

Госпожа Бодю молча кивнула. Лицо суконщика помертвело, он ослеп от рыданий и пробормотал:

– Это у него от отца; тот умер прошлым летом и до последнего бегал за потаскухами.

Старик оглядел темные углы лавки, пустые прилавки, забитые товаром полки и посмотрел на жену, все еще сидевшую за кассой в тщетном ожидании испарившихся покупателей.

– Все кончено… – мертвым голосом констатировал Бодю. – Они уничтожили наше дело, а теперь одна из тамошних мерзавок убивает Женевьеву.

Разговор исчерпал себя. Грохот колес ехавших мимо экипажей проникал в душную, с низким потолком, комнату, как грохот погребальных барабанов. Угрюмую печаль старой умирающей лавки внезапно нарушил глухой стук со второго этажа. Женевьева проснулась и звала родителей, колотя палкой об пол.

– Поторопимся! – встрепенулся Бодю. – И улыбайся, чтобы она ничего не заметила.

Поднимаясь по ступеням, суконщик яростно стирал со щек следы слез, а когда открыл дверь, раздался слабый испуганный голос:

– Боже, я не хочу оставаться одна… Умоляю, не оставляйте меня одну… Мне страшно…

При виде Денизы Женевьева успокоилась и даже сумела улыбнуться.

– Вот и вы, наконец-то!.. Я жду со вчерашнего дня, думала, вы тоже меня бросили!