Пена. Дамское Счастье [сборник Литрес]

Общественное мнение сделало окончательный выбор в пользу Денизы. Сдавшийся на милость победителя Бурдонкль с отчаянием твердил близким, что готов самолично проводить Денизу до спальни Муре, из чего следовал простой и ясный вывод: она не сдалась, а нынешнее могущество – прямое следствие ее упорства. С этого момента она стала воистину всеобщей любимицей. Все знали, кому обязаны улучшением условий, и восхищались ее силой воли. Вот и нашлась женщина, сумевшая обуздать дракона, уж она-то сможет отомстить за всех обиженных, ее-то патрон не станет кормить обещаниями! Пусть Муре проявит уважение к работягам! Продавцы улыбались Денизе, когда она проходила мимо отделов, люди гордились этой девушкой и охотно похвастались бы своей героиней перед толпой. Она замечала эти добрые чувства, и ее душа полнилась радостью. Впервые попав в «Дамское Счастье», бедная девушка растерялась, почувствовала себя ничтожеством, просяным зернышком в жерновах мельниц, превращающих в труху целый мир, а теперь… Господь милосердный! Она стала душой этого мира, самой важной персоной, одно ее слово могло подтолкнуть колосса вперед, замедлить его ход и даже заставить опуститься на колени. Дениза не хотела ничего подобного, у нее не было умственного расчета, одно только обаяние кроткой души. Обретенная власть иногда вызывала тревожное удивление: с чего вдруг все стали подчиняться ей, как первой красавице или злой ведьме? Потом она улыбалась и говорила себе: «Ничего, как-нибудь образуется!», ибо ее сила заключалась в доброте, рассудительности и правдолюбии.

Дениза радовалась, что может быть полезна Полине. Та ждала ребенка и не находила себе места от страха лишиться работы: за полмесяца администрация рассчитала двух продавщиц на седьмом месяце беременности. Материнство считалось недопустимым явлением, неприличной помехой делу. Допускались свадьбы, но не младенцы! Законный муж Полины трудился в «Дамском Счастье», но она опасалась за свою судьбу, понимая, что за прилавком стоит, пока незаметен живот, и утягивалась так сильно, как только могла. Одна из уволенных разродилась мертвым ребенком (потому что утягивалась) и была на грани жизни и смерти. Бурдонкль заметил, как изменились походка Полины и цвет ее лица, а как-то раз утром в отделе приданого получил подтверждение своим подозрениям: посыльный сильно толкнул бедняжку, и она инстинктивным движением прикрыла ладонями живот, испуганно вскрикнув. Бурдонкль немедленно допросил проштрафившуюся работницу и поставил на совете вопрос об увольнении, заявив, что «ей нужно дышать свежим деревенским воздухом». «Только представьте, господа, какой выйдет скандал, если повторится прошлогодняя история, когда у девушки из отдела нижнего белья случился выкидыш! На публику это произведет крайне неблагоприятное впечатление…» Муре на совете не присутствовал и свое мнение высказал только вечером. Дениза успела вмешаться, и Октав заставил Бурдонкля изменить мнение в интересах торгового дома. «Вы что, решили восстановить против нас матерей и оскорбить в лучших чувствах покупательниц на сносях?» Начальство торжественно заявило, что отныне за беременными замужними продавщицами будет наблюдать специально нанятая акушерка, и их присутствие не нанесет урона репутации магазина.

На следующий день Дениза поднялась в амбулаторию навестить Полину, та расцеловала ее в обе щеки и радостно сообщила:

– Не волнуйтесь, доктор говорит, со мной все будет в порядке! Милая моя, спасибо, что вмешались, иначе я уже была бы безработной!

Сбежавший из отдела Божэ стоял у изголовья кровати и, краснея и заикаясь, лепетал слова благодарности. Он теперь робел перед Денизой, как перед официальным лицом и особой благородных кровей. Муж Полины клятвенно пообещал самолично заткнуть рты всем завистникам, и жена ласково его отослала, передернув плечами:

– Что за глупости, дорогой… Иди, дай нам спокойно поболтать.

Амбулатории отвели длинную светлую комнату. Двенадцать кроватей были отгорожены одна от другой белыми занавесями. Здесь ставили на ноги проживавших в здании магазина, если те не уезжали лечиться к родным. В этот день, кроме Полины, никого не было, она лежала у одного из больших окон, выходивших на улицу Нёв-Сент-Огюстен. Вокруг витал легкий аромат лаванды и свежевыглаженного белья, обстановка располагала к откровенности, и приятельницы стали шептаться, поверяя друг другу самое заветное.

– Он ведь исполняет все ваши желания… Зачем вы так жестоки к нему?! Объясните мне, раз уж я решилась спросить! Вы его ненавидите?

Полина сидела, подложив под спину подушку, и держала Денизу за руку. Та вдруг залилась краской, растерявшись из-за заданного в лоб вопроса, и прошептала:

– Я люблю его!

– Как?! – изумилась Полина. – Но тогда все очень просто – скажите «да».

Дениза покачала головой. Нет, нет и нет! Она говорит «нет» именно потому, что любит Октава, но не желает ничего ему объяснять. Да, это смешно, но себя не переделаешь…

– Значит, вы хотите, чтобы он на вас женился? – спросила совершенно запутавшаяся Полина.