Пена. Дамское Счастье [сборник Литрес]

Муре двигался по галереям, так глубоко погрузившись в свои мысли, что даже не замечал окружавших его людей. Опомнился он, только оказавшись в новом отделе мод с зеркальными окнами на улицу Десятого Декабря, прижался лбом к стеклу и взглянул на выход. Заходящее солнце окрашивало в желтый цвет кровли белых домов, небо бледнело, утрачивая дивную синеву, подул освежающий ветерок. Электрические лампы «Счастья» сверкали, как звезды на горизонте после заката. На мостовой, в направлении к Опере и Бирже, в три ряда стояли окутанные тенью экипажи, посверкивала сбруя, свет фонаря то и дело вырывал из тьмы посеребренный мундштук, ливрейный лакей подзывал экипаж, и очередная покупательница уезжала в фиакре или собственной карете. Вереница укорачивалась, шесть экипажей могли подъехать в ряд, заняв улицу на всю ширину. Хлопали дверцы, щелкали кнуты, гомонили пробиравшиеся между колесами пешеходы. Покупательниц везли в разные концы Парижа, а магазин пустел, как шлюз на полноводной реке. Коляски «Дамского Счастья», огромные золотые буквы вывесок, стяги, пытающиеся сорваться и улететь в небеса, казались неправдоподобно огромными в косом свете заходящего солнца и навевали мысли о чудовище, гигантском фаланстере, который поглощает все новые кварталы, устремляясь к рощам отдаленных предместий. Щедрая, могучая, но нежная душа столицы медленно погружалась в сон под колыбельную тихого вечера, успевая приласкать последние коляски, катившие по опустевшим мостовым.

Муре смотрел в пустоту, ощущая, как меняется его душа. Он одержал великую победу, завоевал Париж, покорил Женщину – и вдруг совершенно лишился сил под воздействием высшей силы. У него появилось необъяснимое желание стать проигравшим, несмотря на пережитый триумф. Так бывает с солдатом, который, победив врага, наутро уступает капризу ребенка. Он сражался много месяцев, еще утром клялся себе справиться с пагубной страстью и внезапно сдался. Октав уподобился человеку, добравшемуся до вершины горы и почувствовавшему опасное головокружение. Муре готов был совершить то, что считал величайшей глупостью на свете. Мгновенно принятое решение вдохнуло в него энергию, какой он давно не чувствовал, он знал, что в этом и заключается спасение.

Вечером, после того как пообедала последняя смена, он ждал в кабинете, трепеща, как юнец, поставивший на кон свое счастье, не находил себе места, прислушивался к голосам магазина. Продавцы наводили порядок, зарываясь по плечи в вороха одежды и тканей, лежавшие на прилавках. Сердце Октава ускорило свой бег – ему померещились шаги, он кинулся к двери и услышал приближающийся гул голосов.

Это был Ломм с дневной выручкой. Он шел медленно, потому что меди и серебра оказалось так много, что кассиру понадобилась помощь. Он взял с собой Жозефа и еще одного человека, они тащили на плечах груз, тяжелый, как мешки с цементом, а Ломм нес банкноты и золото в пухлом портфеле и двух мешочках, висящих на шее. Под их тяжестью беднягу все время заносило вправо, в сторону искалеченной руки. Потея и пыхтя, он шествовал со своего рабочего места мимо отделов, почти физически ощущая энтузиазм персонала. В отделах перчаток и шелковых изделий кто-то в шутку предложил ему помощь. Суконщики и шерстянщики пожелали споткнуться, чтобы золотые монеты раскатились по углам. Ломму с помощниками пришлось подняться по лестнице, пройти по висячему мостику, подняться еще раз, миновать наверху отделы белья, шляп и галантереи, сотрудники которых задыхались от восторга, любуясь плывшим по воздуху богатством. На втором этаже, в отделах готового платья, парфюмерии, кружев и шалей, люди выстроились в ряд, как офицеры почетного караула. Шум усиливался, преображаясь в ликование язычников, славящих золотого тельца.

Муре открыл дверь, и кассир крикнул из последних сил:

– Миллион двести сорок семь тысяч девяносто пять сантимов!

Наконец-то! Исполнилась заветная мечта Октава: один торговый день принес ему заветный миллион! Он нервно дернул плечом и приказал нетерпеливым тоном человека, обманутого в ожиданиях:

– Миллион… Ну что же, кладите все сюда.

Ломм знал, что патрон часто любуется дневной выручкой, разложив деньги на своем столе, прежде чем сдать все в центральную кассу. Миллион занял всю столешницу, смял бумаги, едва не опрокинул чернильницу. Золото, серебро и медь сыпались из мешков, разрывая ткань, собирались в большую груду, храня память о покупательницах и тепле их рук.

В дверях Ломм, удрученный безразличием патрона, столкнулся с Бурдонклем.

– Дело сделано! На этот раз мы его получили! Миллион наш!

По тому, как нервно дернулась щека Муре, он все понял, мысленно возликовал и спросил, выдержав паузу:

– Вы решились? Ну и слава богу!

Реакция Муре изумила Бурдонкля. Октав закричал ему в лицо тем страшным голосом, который выпускал на волю в минуты опасности:

– С чего это вы вдруг повеселели, милейший? Решили, что со мной покончено, и оскалили хищную пасть? Берегитесь, я несъедобен!

Бурдонкль, ошеломленный дьявольской проницательностью и хваткой патрона, пробормотал: