Пена. Дамское Счастье [сборник Литрес]

Октаву не хотелось выходить на мокрый двор; он поднялся по парадной лестнице до пятого этажа и только там перешел на черную, через дверь, расположенную рядом с его комнатой. Длинный коридор наверху дважды поворачивал под прямым углом; его светло-желтые стены с более темной охристой полосой внизу напоминали больничные; двери каморок для прислуги, одинаковые и также желтые, шли одна за другой, через равные промежутки. От цинковой крыши веяло ледяным холодом. В этом голом, чистом, узком пространстве стоял пресный запах бедного жилья.

Слуховые оконца чердачного помещения, в самом конце правого крыла дома, выходили во двор. Но Октав, который поднимался сюда лишь однажды, в день своего вселения, по ошибке свернул в левое крыло, как вдруг картина, увиденная в приоткрытой двери одной из каморок, повергла его в полное изумление. Какой-то господин без пиджака, в одной рубашке, завязывал белый галстук, стоя перед маленьким зеркалом.

– Как, это вы?! – воскликнул Октав.

Это был Трюбло. Тот и сам в первое мгновение остолбенел от неожиданности: сюда, на чердак, никто никогда не поднимался в такое время дня. Октав, вошедший в каморку, изумленно оглядывал его в этом окружении: узкая железная кровать, туалетный столик с умывальником, раковина с мыльной водой, где плавал клок длинных волос; затем, увидев черный фрак, висевший среди фартуков, не удержался от возгласа:

– Неужто вы спите здесь с кухаркой?

– Да нет же! – испуганно ответил Трюбло.

Потом, осознав всю нелепость своей лжи, рассмеялся с обычным, уверенным и самодовольным видом:

– Поверьте, мой дорогой, она очень забавна!.. И знаете, в ней даже есть некоторый шик!..

Ужиная в гостях, Трюбло частенько пробирался в кухню, чтобы ущипнуть кухарку, суетившуюся у плиты, и, если та давала ему ключ от своей каморки, сбегал из гостиной еще до полуночи и терпеливо ждал ее там, сидя на сундучке, в своем черном фраке и белом галстуке. А на следующее утро, часов в десять, он спускался по парадной лестнице и проходил мимо привратника так спокойно, словно нанес утренний визит кому-то из жильцов. Его отец требовал одного: чтобы он вел себя пристойно на службе, в конторе биржевого маклера. Впрочем, сын, как правило, с полудня до трех часов дня торчал на бирже. Зато по воскресеньям ему случалось проводить весь день в постели служанки; он полеживал там, счастливый и беспечный, уткнувшись носом в подушку.

– И это вы – человек, которого ждет богатство?! – воскликнул Октав, не в силах скрыть брезгливую гримасу.

В ответ Трюбло самоуверенно объявил:

– Милый мой, не говорите о том, чего не знаете!

И начал расхваливать Жюли – сорокалетнюю крестьянку родом из Бургундии, толстуху с широким лицом, испещренным оспинами, но зато с роскошным телом.

– Вы можете раздеть всех дам, хозяек светских салонов, – все они сущие скелеты, ни одна ей и в подметки не годится! И при этом она вполне достойная особа, – добавил он, выдвинув в доказательство сказанного ящики комода и показав Октаву шляпку, украшения и сорочки, отделанные кружевами, – все это явно было украдено у госпожи Дюверье.

Теперь Октав и сам отметил кокетливое убранство комнатки – позолоченные картонные коробочки на комоде, кретоновую занавеску, прикрывающую вешалки с юбками, словом, все ухищрения кухарки, строящей из себя «благородную даму».

– Да, поверьте мне, с Жюли никто не сравнится! – уверял Трюбло. – Ручаюсь… Эх, если бы они все были как эта!..

Но тут со стороны черной лестницы послышались шаги. Это была Адель, которая шла мыть уши, – госпожа Жоссеран запретила ей притрагиваться к мясу, пока Адель не отмоет их с мылом. Трюбло, выглянувший в полуоткрытую дверь, узнал ее.

– Закройте поскорее дверь! – испуганно прошептал он. – Тихо, ни слова!

Он настороженно вслушивался в тяжелую поступь Адель, шагавшей по коридору.

– Так вы что, и с этой тоже спите? – спросил Октав, удивленный его бледностью: он догадывался, что Трюбло боится скандала.

Однако тот трусливо ушел от прямого ответа:

– Нет-нет, что вы! Только не с этой замарашкой!.. За кого вы меня принимаете?!

И он присел на край кровати, ожидая, когда сможет закончить одевание, и умоляя Октава не двигаться; так они оба и замерли, пока эта неряха Адель отмывала уши, что заняло у нее больше десяти минут. Они явственно слышали, как она усердно полощет руки в тазу.

– А ведь между ее комнатой и этой находится еще одна, – объяснял шепотом Трюбло, – ее снимает какой-то мастеровой, кажется столяр, который весь коридор провонял своим луковым супом. Он и нынче утром его варил, меня просто затошнило… Знаете, во всех здешних домах перегородки между комнатками прислуги тоньше бумаги. Не понимаю я этих домовладельцев! Это же попросту аморально – человек не может повернуться в своей кровати, чтобы соседи его не услышали… Я считаю, это очень неудобно.