Пена. Дамское Счастье [сборник Литрес]

– Скверно, все очень скверно, – печально доложил он тем, кто стоял возле этой двери. – Они едва удерживают ее вчетвером… Надо же, при таком сложении и при таких судорогах еще ничего себе не сломать!..

В результате около двери собралась целая группа любопытных. Гости вполголоса обсуждали все подробности припадка, вплоть до мелочей. Дамы, знавшие о происшествии, подходили туда же, между двумя кадрилями пробирались в комнату, а затем, выйдя оттуда, все докладывали мужчинам и снова шли танцевать. Теперь это был самый что ни на есть таинственный уголок, где тихо перешептывались, где обменивались понимающими взглядами, посреди всеобщего шумного ажиотажа. Один только Теофиль, всеми забытый, топтался перед этой дверью, растравляя себя мыслью о том, что над ним все насмехаются и что он не должен этого терпеть.

Наконец прибыл доктор Жюйера; он торопливо пересек бальную залу в сопровождении Ортанс, на ходу рассказывавшей ему о происшествии. За ними шла госпожа Дюверье. Несколько человек, заметивших врача, удивились; по залу тотчас поползли шепотки. Едва врач исчез за дверью комнаты, как госпожа Жоссеран вышла оттуда вместе с мадам Дамбревиль. Она была вне себя от гнева: ей пришлось вылить на голову Валери целых два графина воды; никогда еще она не видела столь нервозной женщины! Теперь она решила обойти бальную залу, чтобы одним своим появлением пресечь нескромные сплетни. Однако при этом она шла с таким скорбным видом, с такой горькой усмешкой, что все окружающие мгновенно догадывались о положении дела.

Мадам Дамбревиль ни на шаг не отставала от нее. С самого утра она то и дело заводила речь о Леоне, пытаясь печальными намеками побудить ее ходатайствовать перед сыном, дабы укрепить их связь. Она указала ей на Леона, который с видом преданного поклонника вел на место после танца какую-то высокую сухопарую девицу.

– Он нас совсем забыл, – сказала она с наигранно легким смешком, едва сдерживая подступавшие слезы. – Побраните же вашего сына за то, что он даже не удостаивает нас взглядом.

– Леон! – позвала его мать.

И когда тот подошел, добавила с грубой откровенностью, даже не думая смягчать свою отповедь:

– Почему ты рассорился с мадам?.. Она тебя ни в чем не упрекает. Объяснитесь же, наконец. Дурной характер ни к чему путному не приведет.

И она оставила их вдвоем, лицом к лицу, оцепеневших от удивления. Мадам Дамбревиль взяла Леона под руку, и они подошли к окну, где переговорили, после чего покинули зал вместе, с видом любящей пары. Она поклялась Леону, что осенью женит его.

Госпожа Жоссеран, продолжавшая расточать улыбки направо и налево, вдруг увидела перед собой Берту, запыхавшуюся после очередного танца, ярко-розовую в своем белом, уже помятом платье, и взволновалась до глубины души. Она горячо обняла дочь, думая, по какой-то смутной ассоциации, о той несчастной, что лежала в соседней комнате, с искаженным конвульсиями лицом.

– Бедная моя деточка, бедная деточка!.. – бормотала она, осыпая дочь горячими поцелуями.

На что Берта преспокойно спросила:

– Ну как она там?

К госпоже Жоссеран тут же вернулась ее обычная бдительность: неужто и Берта все знает?!

Ну разумеется, та все знала, как и остальные. Разве только ее супруг – и она указала на Огюста, который вел к буфету какую-то старую даму, – еще не слышал об этой истории. Но она сейчас же попросит кого-нибудь ввести его в курс дела, чтобы он не выглядел так глупо, – вечно он все узнает позже других и ни о чем не догадывается.

– Боже мой, а я-то изо всех сил пыталась скрыть этот скандал! – воскликнула уязвленная госпожа Жоссеран. – Ну что ж, больше я не стану церемониться, пора с этим кончать. Я не потерплю, чтобы эти Вабры выставили тебя на посмешище!

И в самом деле, все уже всё знали – просто не говорили об этом вслух, чтобы не омрачать бал. Оркестр заглушил первые сочувственные слова; а позже гости даже начали посмеиваться над этой историей, в непринужденных объятиях танцующих пар. В зале стояла жара, наступала ночь. Лакеи разносили прохладительные напитки. На одном из диванчиков две маленькие девочки, разморенные усталостью, спали, крепко обнявшись, щекой к щеке. Вабр, сидевший подле оркестра, рядом с хрипящим контрабасом, решился посвятить Жоссерана в свой великий проект: вот уже две недели, как его одолевают сомнения, которые тормозят работу, – речь шла о том, как обозначить картины двух живописцев, носящих одно и то же имя; тем временем сидевший рядом Дюверье, собрав вокруг себя группу слушателей, пылко порицал императора, который дозволил играть в «Комеди Франсез» пьесу, бичующую общество. Однако стоило оркестру вновь заиграть вальс или польку, как слушателям приходилось посторониться: танцующим парам требовалось много места; дамские шлейфы подметали паркет, вздымая пыль, заставляя колебаться теплые огоньки свеч и разнося по залу смутные ароматы духов.

– Ей уже полегчало, – доложил подбежавший Кампардон, который снова заглянул в комнату к больной. – Теперь туда можно войти.