Некоторые из друзей рискнули проведать Валери. Она все еще лежала, но кризис миновал; из приличия ее обнаженную грудь прикрыли полотенцем, обнаруженным на консоли. Клотильда Дюверье и мадам Жюзер стояли у окна, слушая доктора Жюйера, который объяснял им, что эти припадки иногда проходят, если обложить шею больного горячими компрессами. Увидев Октава, входившего вместе с Кампардоном, Валери знаком подозвала к себе молодого человека и обратилась к нему с несколькими словами, все еще несвязными из-за недавнего приступа. Ему пришлось сесть рядом с больной по приказу врача, который категорически запретил перечить ей; таким образом, Октав, уже выслушавший недавно признания мужа, выслушал теперь ее собственные. Она трепетала от страха, принимала Октава за своего любовника, умоляла спрятать ее. Потом внезапно узнала его и разразилась слезами, горячо благодаря за утреннюю ложь во время венчания. А Октав вспоминал ее прежний приступ, тот, которым он пытался воспользоваться с похотливым желанием школьника. Теперь он стал ее другом, и она будет исповедоваться ему – что ж, пожалуй, это и к лучшему.
В этот момент Теофиль, все еще топтавшийся за дверью, решился наконец войти в комнату. Вот ведь другие мужчины уже побывали там, так почему бы не последовать их примеру?! Однако его появление вызвало целый переполох. Услышав голос мужа, Валери снова судорожно затряслась, и все решили, что у нее начинается новый приступ. А он, отталкивая руки дам, которые мешали ему подойти, упрямо твердил:
– Я прошу ее только об одном – назвать имя… Пускай назовет его имя!
Но тут вошедшая госпожа Жоссеран разгневалась не на шутку. Стремясь погасить скандал, она затолкала Теофиля в угол и разъяренно заявила:
– Да что ж это, сударь, когда вы оставите нас в покое?! С самого утра вы досаждаете нам своими глупостями… Вам недостает такта, да-да, вы бестактны до безобразия! Такие вещи не выясняют в день свадьбы соседей!
– Позвольте, мадам, – пролепетал он, – это мое дело, оно вас не касается!
– Как это – не касается меня?! Да ведь я теперь член вашего семейства – неужто вы считаете, что эта история должна меня забавлять, притом на венчании моей дочери?!. Хорошенькую же свадьбу вы ей устроили! Ни слова больше, сударь, вы бестактный человек!
Бедняга совсем растерялся и посмотрел вокруг, ища поддержки. Но дамы открыто выказывали ему свою холодность, давая понять, что строго осуждают такое поведение. Да, госпожа Жоссеран нашла верное слово: он проявил бестактность; бывают такие обстоятельства, когда необходимо сдерживать свои порывы. Даже сестра Теофиля – и та его осуждает. А он все еще пытается протестовать, и это вызывает всеобщее возмущение. Нет-нет, пусть даже не смеет оправдываться, воспитанные люди так себя не ведут!
Этот выговор заткнул ему рот. Он выглядел таким потерянным, таким несчастным, со своими хилыми руками и ногами, с унылым лицом старой девы, что дамы в конце концов начали усмехаться. Мужчина, который лишен того, что делает женщину счастливой, не имеет права жениться. Ортанс мерила беднягу презрительным взглядом; маленькая Анжель, на которую не обращали внимания, вертелась вокруг него, насмешливо разглядывая, словно искала причину его убожества, и он стушевался вконец, залившись краской, когда все эти рослые, грузные, широкобедрые создания обступили его со всех сторон. Однако и они чувствовали, что надобно как-то уладить дело. Валери снова разрыдалась, и доктор Жюйера опять начал смачивать ей виски. Но тут дамы, переглянувшись, поняли, как поступить: их сблизил дух женской солидарности. И они подступили к мужу.
– Черт возьми, – шепнул Трюбло, снова подойдя к Октаву, – до чего же все просто: говорят, письмо-то было адресовано служанке.
Госпожа Жоссеран, услышав это, обернулась, восхищенно глядя на него. Затем, обратившись к Теофилю, сказала:
– Ну подумайте сами: будет ли безвинная женщина опускаться до оправданий, когда ее обвиняют так грубо, как вы?! А вот я могу кое-что сказать вам вместо нее… Это письмо обронила Франсуаза, та самая служанка, которую ваша жена уволила из-за непристойного поведения. Ну что, довольны вы теперь? Вам должно быть стыдно, сударь!
Сперва несчастный супруг только пожал плечами. Однако все дамы, сохраняя серьезность, отвергали его обвинения с полнейшей убежденностью в своей правоте. И когда мадам Дюверье гневно крикнула, что брат ведет себя мерзко, что она порвет с ним отношения, бедняга сдался и бросился обнимать жену, умоляя ее о прощении и жаждая добиться ответной ласки. Это была весьма трогательная сцена. Даже госпожа Жоссеран и та расчувствовалась.
– Вот так-то: худой мир лучше доброй ссоры! – с облегчением сказала она. – Слава богу, нам удастся спокойно, без скандала, завершить этот день.