Пение пчел

– Днем точно видел, а ночью ничего не видел. Потому и знаю, что прошло три дня, святой отец. Хотел бы я вернуться пораньше, но не получилось, потому что сначала я очень худо себя чувствовал, а потом, когда соскучился, то понял, что мне уже получше, встал да и пошел.

– В точности как Лазарь!

– Да ни в коем случае, святой отец. Какой из меня Лазарь?

– Лазарь Гарсия. Поясни-ка нам вот что, – вмешался доктор Канту, сообразив, что, продолжая в этом духе, они так и будут ходить кругами. – Ты заразился испанкой или не заразился?

– А то как же, доктор, еще как заразился – чуть не задохнулся.

– У тебя был жар, тело ломило?

– Все в точности как у мамы, да покоится душа ее с миром, жар начался да так и не прекращался. Я уж ни думать не мог, ни ворочаться – так у меня все болело, а главное, дышать было очень трудно. А уж голова как трещала, череп и мозги, что мне их оторвать хотелось, даже компрессы мамины не помогали. Вот мама и говорит: сыночек, ничего не поделаешь, пора тебя собирать, а то скоро приедет дон Висенте. По правде говоря, мне и самому больше всего помереть хотелось.

– Так, значит, ты умер.

– Нет, святой отец! Говорю же вам, скучно мне стало.

– Так когда же ты умер, чтобы воскреснуть?

– А кто говорил, что я умер? Я и не говорил, что умер.

– Но ты же вернулся!

– А, ну так я же сам оттуда ушел. Мама мне сказала, поезжай с Висенте, я и поехал. Завернулся в простыню и старался поменьше ворочаться. А на третий день ждать мне надоело, вот я и вернулся.

– Итак, еще раз: ты заболел?

– Да, доктор.

– Тебя отвезли в повозке на кладбище?

– Да, доктор. Меня могильщик подобрал.

– Но ты отправился туда живой.

– Ага.

– Неужели мама отправила тебя хоронить живого?

– А дон Висенте меня и не хоронил, падре. Он все время спрашивал: «Эй, ты еще жив?» И я отвечал, что жив. А остальные бедняги вскорости умолкали. Смотришь – а они уже хорошенькие.

– Хорошенькие – в смысле для могилы? То есть мертвые?

– Да, доктор. А я так и не помер, как ни старался, вот и пошел себе домой, как только сумел подняться. Что случилось, святой отец? Почему у вас такое лицо?

Когда отец Эмигдио услышал, обдумал и осознал наконец его слова, ему как будто ушат холодной воды за шиворот вылили.

– Так, значит, нет никакого чуда! Что я теперь скажу епископу? А людям, которые толпятся снаружи?

– Скажите им, святой отец, – начал доктор, желая как-то его утешить, – что никто не воскрес, потому что никто и не умирал. Зато у нас есть первый случай, когда заболевший испанкой выздоровел, а это, отец Эмигдио, и есть самое настоящее чудо. И добавьте, чтобы они расходились по домам, потому что эпидемия пока не кончилась.

Визит незваных гостей подошел к концу, когда чай и поджаренный хлеб были съедены и немедленно проделали обратный путь к воздуху и свету, с силой выплеснувшись из утробы больного прямиком на сутану священника. На самом деле было произведено больше шума, нежели количества, но есть вещи, который не выдержит даже святой: уловив запах рвоты и почувствовав отвращение, отец Эмигдио вскочил и бросился на улицу, решив, что ему стоит немедленно поговорить с людьми.

Доктор Канту воспрянул духом. Значит, он прав: чудо воскресшего Лазаря не означает окончание эпидемии и смертей, особенно если учитывать, что люди столько времени провели перед его домом, разговаривая между собой и стоя вплотную. Он понятия не имел, как долго продлится эпидемия, но теперь он хотя бы знал, что есть люди, которые выжили, – в их городе, в штате, в стране, в мире.

Для отца же Эмигдио этот день был худшим в жизни. Утром он сидел взаперти за дверями собора, в ужасе ожидая дальнейших событий. Теперь он понимал, что ему нельзя было отпирать двери, и все же он позволил себе поддаться возбуждению прихожан и с восторгом уверовать в чудо. Он сомневался, что удостоится увидеть чудо лично, но сегодня внезапно уверовал, что разделил ликование почтенных персонажей из Библии, засвидетельствовавших Божественное величие. Стал участником и даже вдохновителем восторга, захватившего в этот день горожан, лично видевших воскрешение Лазаря из Линареса. А затем, преисполненный честолюбия, ощутил себя обязанным сообщить обо всем в телеграмме, отправленной архиепископу Линареса, и теперь придется ее униженно опровергнуть во второй, и последней, телеграмме, какую ему суждено отправить в своей жизни.

Когда же он вышел на улицу, чтобы объявить собравшимся, что произошла ошибка, поскольку никто не умирал, а следовательно, и не воскресал, толпа, позабыв о священническом сане, принялась осыпать его проклятиями. Одни кричали, что он дурит им голову, другие объявляли иудой-предателем, отбирающим веру в чудо Воскресшего Лазаря. Был среди возмущенной толпы и почтмейстер Альваро, которого священнику предстояло просить еще об одном одолжении.

– Ладно, идемте, – раздосадованно пробурчал Альваро. – Отправим вашу телеграмму.