Пенсне для слепой курицы

— А что я? Теперь стучу. Потому что у меня есть еще родственники, которых мне не хочется потерять.

Симочка прикусила губу, некоторое время думала, потом спросила:

— Тебе хоть что-нибудь известно про этих людей?

Я невесело рассмеялась, закашлялась и сквозь кашель просипела:

— Кое-что.

— Послушай, Мариша, я не стану давать тебе советы, — повела бровями Симочка, — ты женщина умная и сообразительная. Я лишь внесу одно предложение.

— Давай, — разрешила я.

— Все, что знаешь, ты должна записать на видеокассету и спрятать ее в надежном месте.

— У меня нет видеокамеры.

— Ну, на аудиокассету. Все равно ты сейчас торчишь дома, возьми магнитофон и сделай запись. Так всегда поступают люди, которых шантажируют или запугивают. Вдруг с тобой что-нибудь случится?

— Вот спасибо-то!

Я закрыла глаза. Передо мной проплывали обесцвеченные сны, подернутые дымкой реальности.

— Ты поспи, а я пойду собираться. У меня отгулы накопились, поеду в деревню. Вернусь в среду вечером и зайду тебя проведать.

Я помахала ей слабой рукой и, обессиленная, тут же уснула. К обеду позвонила Липа.

— Липа, мне так плохо, — пожаловалась я. — Глотать не могу — Какая у тебя температура? Высокая? Это наверное, ангина. Подожди, я сейчас приеду.

Но приехала ко мне вовсе не она, а Горчаков — в компании с молодым врачом, который, ворвавшись в квартиру, сразу принялся надо мной издеваться. Выставив шефа на кухню, он вертел меня так и сяк, лазил в горло палочкой, проверял пульс, измерял давление и температуру. Его руки казались мне такими же холодными, как и диск фонендоскопа, которым он в меня тыкал. В конце концов он угомонился, сделал мне укол и позвал Горчакова. Они о чем-то тихо говорили, искоса поглядывая на меня. Через некоторое время я уснула.

Несколько часов сна вернули меня к жизни.

— Это не ангина, — сказал Горчаков, которого я увидела, открыв глаза. — Всего лишь переохлаждение. Скоро будете как новенькая.

Он сидел на краю постели и держал меня за руку. Я осторожно освободила пальцы:

— Я уже и так чувствую себя человеком.

Мне было жутко неудобно. Я была растрепана, неумыта и, наверно, ужасно непривлекательна.

— Врач велел вас покормить, — произнес Горчаков. — Сейчас поедите, и я уйду. Глотать не больно?

— Только чуть-чуть.

Я послушно съела все, что он приготовил.

— У вас нет запасного ключа? — спросил он на прощание. — Вам не стоит вставать.

— Можете просто захлопнуть за собой дверь. — Фраза прозвучала как-то уж слишком сурово, и я поспешила добавить:

— Огромное спасибо за все.

— Я не сделал ничего особенного, — повел бровью Горчаков.

— Приятно, когда о тебе заботятся, — тихо сказала я.

— Конечно, я понимаю… Вам не хватает мужа.

Он ушел, а я подумала, что отношения у нас с ним в последнее время сложились чрезвычайно странные. Было гораздо спокойнее, когда я обожала его издали.

Ближе к вечеру я выползла из кровати, приняла душ, причесалась и переоделась в джинсы и свитер. Вдруг Горчаков вернется? Но вместо него ко мне пожаловали другие гости. Привезла их Вера. Она позвонила со своего мобильника и радостно прокричала:

— А ну-ка выгляни в окошко!

Я послушалась. Вера стояла под моим балконом, прижимая трубку к уху, из ее автомобиля выбирались две незнакомые женщины.

— Я их нашла! — победным тоном продолжала Вера. — Еще две жертвы Шлыкова! Ты представляешь, что у нас получается?

— Представляю, — сказала я. — У нас получается подпольная организация. Они тоже вдовы?

Вера немедленно подтвердила мое предположение. Ира Медведева оказалась совсем молодой девушкой, невысокой, с потрясающе красивой косой, спускавшейся ниже пояса. Она зарабатывала себе на хлеб в танцевальном шоу «Коломбина», а на маслице к нему — в постели директора цеха по производству питьевой воды «Льдинка». Ее двадцатилетний муж погиб в автокатастрофе через два дня после того, как она наотрез отказалась сотрудничать со Шлыковым и доносить на своего любовника.

Катя Пашкова была старше нас всех. Сорок два года, взрослые дети. Ее роман с директором загородного клуба был сущим безумством. Она уже хотела его прекратить, когда в ее жизни появился Шлыков. Последовали угрозы, затем «самоубийство» мужа — он застрелился из собственного пистолета, даже не оставив предсмертной записки.

— Что же это делается? — бескровными губами прошептала Вера, когда женщины по очереди рассказали свои истории. — Просто абсурд какой-то! Выходит, у нас можно мочить людей, как воробьев — ни тебе наказания, ни тебе мук совести. Они что там, в разведке, совеем отмороженные? Вместе с удостоверениями получают ледяное сердце и лицензию на массовый отстрел граждан?

— А мне кажется, — сказала Катя, — что этот Шлыков злоупотребляет своим служебным положением. Возможно, он начальник какого-нибудь подразделения, и контроль над его действиями — минимальный. Набрал себе отморозков и с их помощью совершает все эти злодейства.

— Тогда, очевидно, на них можно пожаловаться? — робко предположила молоденькая Ира. — Каким-нибудь вышестоящим начальникам?