— Неплохая идея, но я не купаюсь. На меня не шьют купальников, — я устало улыбаюсь и замолкаю, — Но я с радостью понаблюдаю за тобой.
Мы снова молчим. Я вижу, как он о чем — то усиленно думает, потом приоткрывает рот, чтобы задать какой — то вопрос и замолкает. Он допивает какао. Мы молчим еще какое — то время, разглядывая звезды, а потом залезаем в палатку, накрываясь одеялами до носа.
Я дала ему шерстяные носки Руслана из шерсти ангоры и такой же свитер, чтобы он не замерз. Сейчас его ноги высовываются из — под одеяла, и я могу видеть пушинки, торчащие в разные стороны. Эрик пошевелил пальцами, и я прыснула
— Прикольные, — говорит он, — И адски теплые.
Я ничего не ответила, только зевнула, даже не удосужившись прикрыть рот рукой. Мы лежим остаточно близко друг к другу, но сохраняя неловкую дистанцию. Я вижу, как Эрик кладет руки под голову и глубоко вздыхает. Потом он говорит:
— Здесь так светло, хотя ни одного фонаря нет. И воздух такой свежий. Я всерьез думаю переехать куда — нибудь за город.
— Тогда тебе придется сменить машину. Ты будешь работать только на бензин, если нужно будет наматывать по восемьдесят километров в день до работы и обратно.
— Нет, от моей крошки я никогда не избавлюсь, — с благоговением говорит он, — Но вот вторую машину стоит купить. Когда мы сюда ехали, я боялся, что ты оставишь подвеску на какой — нибудь коряге.
— Артега не подходит для загородной езды. Но я постаралась выбрать более — менее ровный маршрут. Здесь есть места получше, но туда только на танке.
— Ничего страшного. Я пережил этот момент, хотя честно, хотел плюнуть на эту затею и развернуться обратно.
— Почему не плюнул?
— Привык доводить все до конца.
— Это хорошая черта.
Я зеваю и потягиваюсь. Закрываю глаза и постепенно отдаюсь власти сна. Я слышу тихое: «Спокойной ночи» и засыпаю.
Глава 16
Утром я просыпаюсь одна в палатке. Солнце пробивается сквозь плотную ткань, окрашивая ее в красный цвет. Я слышу, как трещат угли, и Эрик что — то насвистывает на улице. Я отодвигаю одеяла, приподнимаюсь, и открываю молнию на входе. Высунув голову, я нахожу своего спутника без рубашки, сидящим у костра. Утро выдалось солнечное и теплое. Он расслабленно сидит спиной ко мне на бревне, опираясь локтями о колени.
— Как твоя татуировка? Не жалеешь, что ее сделал? — говорю я, увидев надпись на лопатке.
— Ни капли. Она красивая, — поворачивается он, — Почему такой выбор? Именно эта фраза, и именно испанский?
— Мне кажется, она тебе подходит.
Я снимаю теплую толстовку из флиса, в которой мне стало жарко и поправляю футболку. Эрик не сводит с меня глаз, но его взгляд лишен похоти. Мне это нравится.
— Путь без сердца никогда не бывает радостным, — цитирует он великого эзотерика, — Надо было наколоть ее на лбу, чтобы вспоминать об этом каждый раз, как смотрюсь в зеркало.
— Тогда она тебе быстро надоела бы, — говорю я, вылезая из палатки и потягиваясь, — Жрать так хочется. Что там у нас есть?
— Булочки, сосиски, сыр и печенье, — произносит он, помахав булочкой с отрубями и откусывая от нее кусок.
— Я буду все, — говорю я, выхватывая булку у него изо рта, — Делись с ближним, — мычу я, и мы смеемся.
Эрик уже разложил наш импровизированный завтрак на складном столике, который я тоже прихватила из дома, и мы спокойно едим, что — то обсуждаем и много — много смеемся.
Потом мы сдуваем матрас, собираем его и палатку, грузим все в багажник и уезжаем. Он очень осторожно едет по лесной дороге, видимо, переживая за машину. Он так напрягается, что на его лбу выступили капельки пота.
Когда мы выезжаем на шоссе, он расслабленно опускает плечи и говорит:
— Включи какую — нибудь песню.
— Какую?
— Любую, я доверяю твоему вкусу, — спокойно говорит он, не отрываясь от дороги.
Я достаю мобильник, уже привычным жестом жму кнопку Bluetooth соединения с машиной. Ищу в плейлисте и нахожу один приятный трек. Включаю и смотрю на Эрика. Он узнает эту песню, и его губы приподнимаются в улыбке.
— Hurts. Хороший выбор, — он начинает подпевать, и я невольно улыбаюсь.
У него очень приятный голос, но совершенно нет слуха. Когда он поет по — английски, его обычный легкий эстонский акцент вообще не заметен. Не удивительно, что он не играет на рояле. Ему на ухо наступил не медведь, а слон. И все же, он поет, пусть и паршиво, но полностью расслабляется и поет. Я громко смеюсь, глядя на него, и подпеваю: