Пепел

— О чем беседуете, дамы? — поинтересовался на родном мне языке ее спутник.

— Милый, у нее татуировка. Это так свежо, — пролепетала дылда, и меня передернуло.

Я подняла руку и показала псалом на предплечье, просвечивающий сквозь тонкую ткань.

Дура я, надо было водолазный костюм одеть.

— Интересно, — пробормотал папик, жадно сверкнув глазами.

О, он любит тату? Что ж, блонди явно ошиблась на его счет.

— Вам тоже стоит сделать, — с вызовом бросила я силиконовой долине, и почувствовала, что Эрик задрожал. — Что — нибудь свежее и милое, — поддразнила я ее интонации, — Например, зайчика на попе. А если отвиснет, вставите пару имплантов. Вам пойдет, — почти выкрикнула я, когда Эрик оттаскивал меня в другую сторону.

Я не поднимала на него глаза и, наверное, впервые испытала чувство стыда из — за своей несдержанности.

— Прости, но она меня взбесила.

Он не ответил, и я рискнула посмотреть на него. Он беззвучно смеялся. Если быть точной, ржал, как конь, только звуки гасил кулаком. Я тоже прыснула и улыбнулась.

— Я давно так не веселился на подобных мероприятиях, — сказал он, приговаривая второй бокал. Или третий?

— Да, здесь очень мило и свежо, — сказала я, подражая голосу дылды.

— Хочешь уйти? — спросил Эрик серьезно.

— Больше всего на свете.

— Тогда пошли, — он взял меня за руку и повел к выходу.

— А твоя работа?

— Срать, — выругался он, растягивая гласную и вталкивая меня в лифт, — Игорь все сделает.

Нет, он не прижал меня к стенке лифта, и не начал лапать. Не стал жадно целовать, впиваясь губами, причиняя боль. Ничего этого он не сделал, но все равно мое сердце ухнуло, когда он в буквальном смысле поставил меня в лифт, и задержал руки на моем теле чуть дольше, чем нужно. И чуть ниже, чем позволяют приличия.

Лифт быстро спустился вниз и звякнул, мы вышли в холл отеля, и я остановилась, задумавшись буквально на секунду. Потом мои ноги сами понесли меня к стенду с фотографиями посетителей. Я встала у большой пробковой доски, на которую разноцветными кнопками были прикреплены фотографии разных лет. И я сразу нашла ее.

Себя прежнюю.

Она улыбалась с фотографии открытой, искренней улыбкой, какой я не улыбалась несколько лет. Ее приобнимал за плечи, накинув свой пиджак, высокий светловолосый мужчина с большими серо — голубыми глазами. Его взгляд был уставшим, но он все равно улыбался.

Он не хотел всего этого. Пышной свадьбы, гостей, банкета, скрипачей и певцов. Он хотел просто расписаться на берегу моря, но она закатила скандал, потому что хотела сказку.

Он подарил ей эту сказку, поступившись своими желаниями.

Она была в нежно — розовом платье с длинным шлейфом, украшенным живыми цветами. Волосы были завиты крупными локонами и спадали на плечи. Ее щеки раскраснелись от выпитого, а глаза светились счастьем.

Я моргнула и почувствовала, как горячая слезинка стекает по щеке. В ту же минуту, Эрик прижал меня к себе, и наклонился, целуя в щеку. Потом он сорвал фотографию с доски, пока никто не видел, и протянул ее мне:

— Она принадлежит тебе. Забери.

Я взяла снимок дрожащими руками, и погладила глянцевое изображение. Сложила фотографию и положила в сумочку.

— Пошли, — скомандовала я, когда голос пришел в норму, — Мне еще таксистом надо поработать и отвезти тебя домой.

Он только улыбнулся и кивнул, прикрыв глаза.

Глава 18

— Ты мне снилась, — прошептал он мне в шею, — В красном платье под дождем.

— Когда? — спросила я осипшим голосом.

— После нашей первой встречи. Я купил этот галстук через пару дней. Клянусь, я помешался на тебе тогда.

— Поэтому ты так отреагировал, когда увидел меня сегодня? — я закрыла глаза, прислушиваясь к его размеренному дыханию у себя над ухом.

— Да. Я чуть инфаркт не схватил.

— Я это заметила, — мои губы тронула легкая улыбка.

Мы стояли в его спальне, в приглушенном свете ночника. Я позволила ему медленно расстегивать пуговицы на блузке. Вот он приспускает блузку, обнажая мои плечи.

— Если ты скажешь, чтобы я остановился, я это сделаю, — прохрипел он, целуя птицу, улетающую с моего плеча, — Почему их семь?

Я вздрогнула. Неожиданно и очень вовремя.

— Семь смертных грехов. Эта, — я открываю глаза, и провожу пальцем по самой большой птице на шее, — Печаль. Следующая — гнев. Потом уныние, гордыня, тщеславие, чревоугодие, похоть и алчность. В моем персональном порядке убывания.

— Они красивые, — тихо говорит он, проводя губами по каждой.