Пепел державы

— Молвят, после Вендена-то боярский сан получил, — завистливо шепнул на ухо брату Федор Шереметев, когда входили они в шатер. Оправив на плечах соболью шубу, молодой князь бегло взглянул на вошедших Шереметевых и отвел взор. Иван Шереметев Меньшой назначен вторым воеводой Большого полка, и с его приходом начался совет. Молодой князь Мстиславский молчит, внимательно слушает более опытных воевод, что сидят по обе стороны стола, пристально глядит им в очи. Говорят о путях, морозах, фуражировках, пушках, снарядах, теплых одеждах для ратников. Тут Василий и Иван Голицыны, герой битвы при Молодях Дмитрий Хворостинин, князья Хованский и Палецкий — все уже не раз испытанные в боях воеводы.

Вскоре выступили — в лютые морозы и стужу. Огнестрельный наряд вяз в снегу, из-за чего движение войска замедлялось. Ратники, облепленные снегом, шли с красными и опухшими от холода лицами. Воеводы, верхом въезжая на пригорки, кружились на лошадях, вглядывались в плотную пелену метущего снега.

— Вслепую идем, будь она неладна! — хрипло кричал сквозь завывания ветра Василий Голицын подъехавшему к нему Хворостинину. Они командовали Передовым полком.

— Ничего, идем верно. Поторопиться бы, — не разжимая перемерзших онемевших губ, отвечал Хворостинин и, развернув коня, окинул взором вереницу идущего в снегу войска. Конь его, едва не проваливаясь в снег по шею, тяжело двинулся вперед, закидывая голову и обнажая желтые зубы. Воевода подъехал к ратникам ближе, подбодрил их добрым словом и отъехал к замыкающим, приказал подтянуться.

Только через три недели в столь тяжелых условиях рать добралась до Ревеля, один из последних шведских бастионов в Ливонии. Мощные стены его черной зловещей тенью возвышались в снежной пелене. С залива жестоко дули морозные морские ветра, пробирающие до костей…

Иван Шереметев, изможденный тяжелой дорогой, весь облепленный снегом, злобно и пристально глядел на очертания крепостной стены. Вспоминал, что, когда получил от Иоанна приказ отправиться в этот поход, пообещал ему, что либо погибнет, либо возьмет город. Иному не бывать.

Разбивали лагерь, готовились к осаде. Пурга прекратилась, но снег продолжал крупно сыпать. Ратники копали рвы для стрелков, расчищали местность для установки пушек. Воеводы разъезжали всюду, торопили, раздавали приказы, проверяли работу. Съезжались, щурясь от ветра, издалека осматривали стены города.

Вновь военный совет в шатре Мстиславского. Вновь широкий стол, расстеленная карта и сидящие по обе стороны воеводы. Держал слово Иван Шереметев.

— Стало быть, войска у нас больше раз в пять. Но в городе набились озлобленные крестьяне из окрестных деревень, тоже взяли в руки оружие. И в пушках с порохом шведы не испытывают нужды. Но нам нельзя затягивать с осадой — фуражировку достать неоткуда, на многие версты отсюда снежная пустыня — все деревни сожжены, люди ушли в город…

— Нельзя нам бросаться на штурм. Ядрами превратят в пыль все наше войско, — молвил Василий Голицын. Лицо его до сих пор было красным от морозного ожога. Иван, его младший брат, сидел рядом, пил горячий сбитень и утробно кашлял, кутался в шубу — совсем простыл в дороге.

— Надо выманивать их из города и бить здесь. Бить пушками, не жалея снарядов, — отвечал Шереметев, встав со своего места. Мстиславский пристально глядел на него, слушая. — Ежели сумеем их ослабить, возьмем город!

Воеводы, переглянувшись, согласно кивнули.

Осада Ревеля началась с первого пушечного выстрела со стороны русского лагеря — двадцать седьмого января…

Оглушающая канонада пушечной стрельбы наконец прекратилась. Русские не жалели огненных ядер, и воеводы, рассматривая город, удивлялись, отчего до сих пор за стенами ни разу не вспыхнул пожар. Шведы отвечали прицельной стрельбой, в русском лагере ежедневные потери, много увечных. Страшны муки раненных снарядами фальконетов — им перебивает или отрывает конечности, они умирают медленно от потери крови, в страшных мучениях, и их невозможно спасти.

За днями тянутся недели. Недели бесконечной стрельбы и похорон умерших. Морозы крепчают. Шведы начали совершать дерзкие вылазки, но целью их было не убийство русских ратников, а уничтожение пушек.

Ивану Шереметеву то и дело докладывают о том, что после ночных стычек с врагом несколько пушек выходят из строя. Когда об этом стали докладывать чаще, он решил сам осмотреть орудия. Окруженный вооруженными слугами, он выехал к пушкарям.

Литые гиганты, припорошенные снегом, походили на укрытых саваном мертвецов. Пушкари почтительно расступались перед воеводой.

— Где ваш голова? — сурово сведя брови к переносице, вопрошал Шереметев. Никита Примаков-Ростовский, рослый пожилой дьяк с мясистым носом и маленькими бегающими глазками, вышел к воеводе, стянул с головы треух, поклонился. Но сказать дельного он ничего не смог, стал заикаться, говорить несвязное — видать, оробел при виде грозного Шереметева. Боярин стал гневаться еще больше, глаза так и вспыхнули, а голова молвил о недостаточной защите и стражи, что охраняют укрепления огнестрельного наряда.