Пепел державы

— Отходим! Отходим! — кричал Палецкий, понимая, что остался здесь один. В этом тумане ничего не было видно, на чьей стороне победа, кто и куда отступил, куда перешел. Все чаще попадаются отбившиеся от войска ратники, в ужасе пытавшиеся спастись от этой страшной резни. Это был разгром. Рать, кою зимой от бессмысленной гибели уберег князь Мстиславский, теперь бесславно умирала, отступая.

Голицын не мог вымолвить ни слова — открыв рот, он с ужасом глядел на бегство своего войска. Обезоруженные, без шлемов, с сорванными бронями, русские ратники бежали к спасительным шанцам лагеря, запрыгивали во рвы. Сицкий, заметив растерянность первого воеводы, чертыхаясь, велел трубить общее отступление.

Пехота после разгрома кавалерии еще долго стояла стеной, неся большие потери. Воевода Татев ходил меж рядов с оголенной саблей, кричал до хрипоты, что он готов стоять и умирать здесь, потому не позволит никому отсюда уйти. И затем, когда был дан приказ общего отступления, Татев в порядке отвел пехоту к лагерю.

Видимо, и противнику было тяжело продолжать наступление в таком тумане, это дало московитам время для подготовки к обороне, и едва поляки и шведы появились перед укреплениями лагеря русских, по ним ударила целая канонада пушечных и пищальных выстрелов, и целый вал польско-шведского войска опрокинулся, отхлынул, рассыпался.

— Огонь! — срывая голос, командовал пушкарям Воронцов, вперив пристальный взгляд в непроглядную пелену тумана и дыма. Гаврило здесь же, целил из пушки, бил и тут же велел молодым пушкарям заряжать орудие. Снова выстрелы. Изо рвов без устали били стрелецкие пищали.

Врага сумели остановить лишь к вечеру, когда начало темнеть. Утром ожидали новой атаки.

А пока избитое и сломленное духом войско переживало страшные мгновения. Раненые истекали кровью, кричали, стонали, бредили или, напротив, умирали тихо, так и не приходя в себя. Священнослужители, бледные от ужаса, с окровавленными руками сновали по лагерю от одного умирающего к другому, врачевали, служили молебен, причащали, исповедовали. Уцелевшие собирались у костров и, объятые животным страхом смерти, молчали, не в силах обсуждать произошедшее. Хотели одного — скорее бежать отсюда, из этих холодных мрачных земель с пронизывающим ветром и страшным туманом.

Раненых тащили тайком с поля боя, либо они, придя в чувство и чудом оставшись в живых, сами приползали в лагерь. Среди таких был и Михайло. Конь его, испугавшись крыльев польских гусар, встал на дыбы и принял на себя удар пики несущегося вражеского воина. Михайло вылетел из седла, угодив под копыта польской конницы, и каким-то чудом был не раздавлен насмерть. Он лежал среди груды людских и лошадиных трупов с разбитой головой, с множественными ушибами и рассеченным саблей левым предплечьем — видимо, один из проскакавших польских всадников, не глядя, рубанул и ринулся дальше. И, очнувшись, Михайло на одной руке пополз куда-то, где, как он считал, мог находиться лагерь. Страх придавал силы, но они были последними — слишком много крови он потерял — он чуял, как одеревенела рубаха под броней, намертво слипшись с телом. Его подобрали сторожевые, искавшие живых. Чудом услышали они его хриплое дыхание и слабый шорох — он, обессиленный, драл пальцами мерзлую землю, пытаясь ползти дальше. Его аккуратно уложили на попону и, подняв, понесли, шагая по трупам. Они торопились, несли неровно, и голова Михайлы свесилась с попоны. Раскрыв глаза, он увидел во тьме лежащие вповалку тела, и над ними, смятые, искореженные, торчали поредевшие крылья мертвых польских гусар — и он лишился сознания…

Василий Сицкий не спал. Укрытый овчиной, он лежал в своем шатре. Проклятый холод и сырость истощили его тело — ломота была страшная. Годы уже не те! И поражение сегодняшнее сломило окончательно. Хрипло покашляв, Сицкий закрыл глаза. Да, далеко Ивану Голицыну до великого полководца! Перед глазами стояло его ошеломленное лицо — раскрыв рот и выпучив глаза, глядел первый воевода, как польские всадники железной волной сметают русские полки. Так и стоял, пока сам Сицкий не приказал отступать к шанцам.

Да, сложно будет воевать нынче с поляками. Король Стефан оказался не столь простым, каким его считает государь. Подготовился к ответному удару, выждал, усовершенствовал польское войско и… победил. Завтра, ежели не отступить, вкупе со шведами поляки точно разобьют русских. Убереги от мучительной гибели, Господи, от страданий. Князь, смежив очи, до сих пор слышал крики и стоны раненых и умирающих — Господи, как они страдают! Убереги, Господи!

Князь с тоской подумал об Аннушке, покойной супруге, о сыновьях, о дочери. Из всего большого семейства остались лишь двое его сыновей да дочка Варенька, счастливая в браке с Василием Голицыным, родным братом бездарного Ивана Голицына. При очередной мысли о нем стало мерзко и горько. Эх, выбраться бы отсюда живым!

Не сразу Василий Андреевич услыхал, как кликнул его слуга, упредивший о приходе посланника первого воеводы. "Помянешь черта!" — со злобой подумал князь Сицкий и велел подать ему одеться.