Пепел державы

Татеву повезло больше, он был снесен толпой, кто-то рубанул его саблей по голове, но лишь глубоко оцарапал, и теперь ему суждено попасть в плен. Но царь выкупит его через год, и Татев вернется в Москву, где уже будет лишь заседать в думе. Военных назначений он больше не получит. И еще через несколько лет он выдаст свою дочь замуж за князя Василия Федоровича Скопина-Шуйского, и в браке этом родится прославленный герой Михаил Скопин-Шуйский, коему спустя тридцать лет доведется спасать Россию…

— Глядите, как пушку обнял! Видать, не желает с ней расставаться! — хохотали три венгерских наемника, увидев пушкаря-московита, лежащего на залитом кровью орудии. Раненый, он обхватил ствол обеими руками, не давая себе упасть.

— А он живой?

— Живой, гляди, дышит еще!

Гаврило открыл глаза и сквозь мутную пелену, застлавшую угасающий взор, он видел собравшихся возле него чудно одетых воинов. Один опирался обеими руками о мушкет, два других указывали на Гаврилу пальцами и громко смеялись.

— Слезай с нее, дурак!

Гаврило зашевелился, закряхтел. Последнее, что он помнил — у него кончились снаряды. И он в поисках ядра слишком явно выглянул из-за укрытия. Потом почуял два обжигающих удара, один в грудь, другой в лицо, в правую щеку, которую вырвало вместе с зубами. Он очнулся, лежа под пушкой, и с последним усилиями пытался встать, но рухнул на ствол орудия и остался на нем висеть.

"Ничего, посмеетесь еще! Вот глядите, встану я. Чего лопочут на своем наречии? До чего дурной язык!" — подумал Гаврило со злобой. Вновь, цепляясь за ствол орудия, приподнял голову. Из разорванного пулей рта хлынула кровь и повисла на нижней губе густой темной нитью.

"Хоть бы добили уже", — подумал Гаврило с досадой и вновь уронил голову. Венгр, что стоял, опершись на мушкет, словно угадал его желание либо устал глядеть на мучения пушкаря — вскинул ствол, коротко прицелился и выстрелил. Товарищи его, мигом замолчав, увидели, как дернулась и разлетелась брызгами голова московита, а он безвольной куклой слетел с пушки в ров, где упал на присыпанный землей труп.

— Хороший выстрел! — похвалили его товарищи и двинулись дальше, вскинув мушкеты на плечи. Мельком взглянули на труп, лежавший под убитым только что московитом. Кажется, судя по одежде, это был пушкарский голова. Лицо присыпано землей, но среди грязи отчетливо видны были его потухшие открытые глаза.

Над полем боя звучал победный рев сигнальных рожков.

Глава 13

Узнав о поражении под Венденом, Василий Юрьевич Голицын тут же вернулся в Москву, кою покинул накануне по хозяйским своим делам. Бросив все, князь мчал домой, желая узнать о судьбе брата Ивана и тестя, князя Сицкого.

Колкая снежная крупа сыпала стеной с поздней ночи, и к утру вся Москва была белая, притихшая, обезлюдевшая. Ранним утром прибыв в город, князь опрометью ринулся к своим палатам, и чем ближе был час истины, тем тяжелее и страшнее было ему.

Скорбные лица дворовых слуг… Простоволосая Варвара, опухшая от слез, показалась в сенях, когда князь вошел. И, едва увидев мужа, она вскрикнула и разрыдалась, закрыв рот ладонью. Василий Юрьевич обнимал ее, перебирая всевозможные мысли в голове. Пугливо из-за лестницы, ведущей на второй ярус терема, выглядывали сыновья.

Уже позже Василий Юрьевич узнал, что брат Иван жив, но погиб отец Варвары, князь Василий Андреевич Сицкий, и она уже несколько дней безутешно оплакивает его. Также Василий Юрьевич узнал, что Иван с позором бежал, бросив войско, и его по приказу государя прилюдно высекли на торговой площади вместе с другими бежавшими воеводами. Такой позор для князя Голицына был хуже смерти.

Еще "подлила масла в огонь" Варвара, когда князь решил навестить брата.

— Езжай! Токмо скажи ему, дабы ноги его больше не было в этом доме!

Василий Юрьевич редко был строг с женой, но теперь, видимо, надлежало поставить ее на место.

— Не забывайся! — сверкнув глазами, бросил князь, но Варвара не унималась:

— Пока мой отец погибал, брат твой, подобно зайцу, бежал! Мужик называется! Трус! Тьфу, будь он проклят! Ненавижу!

Она кричала, размахивая в забытьи руками, и злые слезы блестели в ее глазах. Не один год ее мучило презрение, с коим Иван Голицын относился к ней, бывшей жене Басманова, и ее детям от первого брака, и она ненавидела деверя за это, однако никогда не смела выказать свою нелюбовь. Ныне смерть отца, служившего под началом ненавистного ей Ивана, разрушило все преграды, и Варвара обильно, с наслаждением, изливала из себя всю накопившуюся ненависть, словно выдавливала гной из ноющей раны.

— Замолчи! — сквозь зубы процедил Василий Юрьевич с вытаращенными от гнева глазами. Он чувствовал, что, ежели жена еще что-нибудь позволит себе сказать, он впервые в жизни поднимет на нее руку. Но она не сказала — захлебнувшись в рыданиях, она выбежала из горницы, изо всей силы шваркнув дверью. Василий Юрьевич, стиснув кулаки, злобно глядел жене вслед. Надобно было перевести дух.