Мадемуазель Морель уже не кричала и не билась, когда барон отшвырнул от себя бесчувственное тело противника. В свете полыхающего костра лицо фон Вида было ужасно. В нем не осталось ничего от человека, – видно, так и выглядит дьявол, когда сбрасывает свою личину. Он шел к костру, пошатываясь, прижимая к боку ладонь, а во второй, вытянутой руке сверкал бесчисленными гранями хрустальный сосуд, один из тех, которые Андрею Васильевичу уже доводилось видеть. Чудовище…
Рука почти не дрожала, когда он прицеливался, и сердце не билось, затаилось в робком ожидании высшей справедливости. Андрей Васильевич нажал на курок в тот самый момент, когда дьявол тянул лапы к несчастной жертве. Если выстрел и прозвучал, Сотников его не услышал. Барон замер, а потом обернулся медленно-медленно, заглянул пылающими глазами прямо Андрею Васильевичу в душу, погрозил пальцем и швырнул в огонь хрустальный сосуд. Максимилиан упал навзничь, когда раздался отчаянный прощальный крик и к звездному небу взметнулся нестерпимо яркий сноп искр.
Андрей Васильевич еще пытался что-то сделать, растаскивал полыхающие поленья, но, как тогда, в старом парке, с неотвратимой ясностью понимал, что снова опоздал. В который уже раз…
– Экий вы, однако, меткий стрелок, господин Сотников. – Оправившийся от избиения Косоруков едва ли не на четвереньках подполз к недвижимому телу барона, пошарил ладонью сначала по груди, потом зачем-то по карманам сюртука. – Попали злодею аккурат в сердце. Уж и не знаю, призывать ли вас к ответу за такое-то самоуправство. С одной стороны, чуть было все не испортили своим появлением, а с другой – ежели б не вы, тяжко бы мне пришлось. Силен оказался шельмец.
Андрей Васильевич не слушал его пустую болтовню, он сидел на земле и не мигая смотрел на догорающий костер. Не успел. Такую красоту сгубил, такой талант…
– А это что еще? – носком ботинка Косоруков поддел лежащий в дымящемся пепле хрустальный осколок.
– Это тоже пепел. – Андрей Васильевич сжал руками раскалывающиеся от боли виски. – Он собирал его на память о… – К горлу подкатили непрошеные слезы, перекрыли дыхание, затуманили взгляд. Как же страшно, оказывается, быть героем. Как мучительно…
– Пепел, говорите? – Косоруков задумчиво подергал себя за ус и полез в карман сюртука. – Это ж плохо-то как, что он вот так с пеплом-то… Неправильно…