Пепел и Дым. Я (не) вернусь

Ехали мы минут двадцать. Всё это время в салоне звучали шутки и насмешки. Я старалась молчать, только слёзы унять не могла. Во рту стоял привкус крови, губы были солёными. Скрещивала пальцы в надежде на чудо. Пусть бы нас остановили, пусть бы машина сломалась. Хоть что-нибудь! Молилась про себя, просила.

Но нас не остановили. Насмешкой в окне проплыл пост ГИБДД, гаишник притормозил едущую впереди машину. Пит только хмыкнул, как будто знал, о чём я думаю.

Дорога сменилась, под колёсами появились рытвины. Мы оказались в какой-то деревне. Проехали по центральной улице, вывернули к лесу.

– Давай я тебе денег дам, Пит, – снова взмолилась я. – Только отпусти меня, пожалуйста!

– Денег? – Он изогнул бровь. – Парни, слышали, блаженная нам хочет дать денег!

Насмешкой звякнули монетки на приборной панели. Пит остановил машину у стоящего на отшибе дома, и несколько монет, позвякивая, полетело вниз, на пол.

С трёх сторон дом окружали деревья, дорога, по которой мы приехали, была заросшая, вокруг – ни души. Если до сих пор во мне теплилась надежда, в миг, когда Пит, резко замолчав, кивнул парням, её огонёк потух. Так тухнет фитилёк оставшейся без доступа воздуха свечи.

Пит взял меня за подбородок. Токарь держал за локти.

– Судя по твоему виду, дать тебе мне нечего. – Он похлопал меня по щеке. Губы искривились. Пит тряхнул головой, и длинная светлая чёлка разметалась прядями. – А что есть, я возьму сам.

Он показал парням на дом.

Настоящее

Ангелина

Я замолчала. Говорить было, как ни странно, просто. Я смотрела старое кино, выцветшую поблёкшую ленту. Сколько раз во сне я ехала в той машине? Сколько раз меня втаскивали в дом, срывали одежду, бросали на постель.

В стекле продолжал отражаться силуэт Егора.

– Что было потом, думаю, говорить не надо. – Я упёрлась взглядом в пустую скамейку.

Само собой, не надо. Егор – большой мальчик. А я – большая девочка. Взрослая. Если до дня, когда Пит и двое его дружков завели меня в пропахший тленом дом и несколько часов насиловали, делая перерывы на курево и самогон, во мне ещё было что-то от девчонки, после не осталось ничего.

Пустую лавку покрывал мокрый снег. Нахохлившаяся фигура в чёрном мелькнула мимо и скрылась.

Пит и его дружки всегда были отморозками, бешеными псами, считающими, что что бы они ни сделали, наказания не будет.

В чём-то они были правы.

Прошлое

Ангелина

Растерзанная, я лежала со связанными руками на измятой кровати. Пит стоял напротив.

– Ты за это поплатишься, – просипела через боль. Горло саднило, губы превратились в сплошную корку.

Он подтянул штаны и рывком застегнул молнию. Сплюнул мне на ногу. Губы искривились. Один из ублюдков подал ему подкуренную самокрутку. Пит с удовлетворением, глубоко затянулся и сплюнул снова. Взял с пола футболку и перекинул через плечо.

Я повела руками. Тело пронзило болью, с губ сорвался стон.

– Вас посадят.

– Посадят? – Он присел на край постели. Провёл ладонью по моей ноге.

Я уже не дёргалась. Не сопротивлялась. Пит похлопал по голени. Поднял с пола бутылку и сделал глоток, а остатки вылил на пол.

– Кто же нас посадит? – Кивнул в сторону. – Кто, а? Никто ничего не узнает, малахольная.

– Я не буду молчать.

– Будешь.

С трудом повернула голову в направлении его взгляда. Токарь плеснул что-то на штору. Я дёрнула руками. Нет…

– Нет… – дёрнула снова. – Нет…

Пит смотрел на меня. Я услышала щелчок зажигалки.

– Нет… – со слезами, с бессмысленной мольбой.

– Ты будешь молчать, сука. Потому что сдохнешь, – выплюнул он с насмешкой. И бросил дружкам: – Заканчивайте тут.

В последний раз посмотрел на меня и глумливо отдал честь.

Я задёргалась. Пит исчез в дверном проёме, вслед за ним – оба его ублюдка.

– Пожалуйста! – попыталась крикнуть я, но голос сорвала уже давно. Вышел сип. – Пожалуйста…

Комнатку начал наполнять дым. Пламя, сперва тихое, разгоралось всё сильнее. Закрывшаяся дверь была близко и бесконечно далеко. Дым, дым, дым… Он проникал в лёгкие, жар пламени подбирался всё ближе и ближе. Я не слышала свой голос, не слышала слов, не слышала крика. Был только дым, треск огня и жар.

Егор

Прошлое поставило меня к расстрельной стене и нажало на спусковой крючок времени. Оно разматывалось, подобно леске, пока медленное, но необратимое осознание услышанного свинцом раздирало нутро. Ангелина смотрела на меня. Её зелёные глаза были абсолютно спокойными, а взгляд – отстранённым.

– Но ты… Ты была беременна, – выдавил через силу.

– Не была. В день, когда твоя мать вышвырнула меня из квартиры, я потеряла ребёнка.

Последний кусок свинца, самый тяжёлый, попал прямиком в сердце. Ангелина отвернулась. Потом пошла по холлу вперёд. А я стоял, не в силах сделать и шага.