Пепел и Дым. Я (не) вернусь

Обладатель множества титулов, несколько лет назад признанный лучшим игроком НХЛ, я проиграл всё. Невидимый метроном отсчитывал шаги Лины в тишине больничного коридора. Я ждал от неё правды, но хотел, чтобы звучала она иначе. Чтобы совпала с правдой, в которую сам я уже успел поверить. Она спрятала от меня сына из-за обиды. Не успокоилась и решила отомстить. Разум истошно продолжал цепляться за рождённую им же фальшь.

Лина дошла почти до лифтов и села, поставив ноги коленка к коленке. Уставилась прямо перед собой.

Разгром в сухую. Два – ноль.

Ведомым за верёвочку осликом я прошёл по тому же коридору до Ангелины. Она приподняла голову.

– Ты не отец Тима, Егор. Если тебе мало правды, мы можем сделать тест ДНК.

– Мне не нужен тест ДНК, – выговорил жёстко, глядя на женщину, которую потерял уже не раз. Может быть, не два. Которую терял всю жизнь, снова и снова, и даже сейчас, в эти ничтожные секунды. – Тимофей мой сын, Ангелина.

– Егор…

– Тимофей мой сын, – повторил я ещё раз, глядя в её травянисто-зелёные глаза. – Ни группа крови, ни тест ДНК ничего не меняют.

Она долго смотрела на меня. В глазах – спокойствие, под ними – тёмные тени. Я ждал, что она что-нибудь скажет, но Ангелина не сказала ничего.

Я отвернулся первым. Она всегда казалась мне хрупкой, нуждающейся в защите, во мне. Сейчас передо мной сидела женщина, познавшая жизнь и смерть. Она была хрупкой и нуждалась в защите. Нуждалась ли она во мне?

– Я найду их.

Она улыбнулась самыми кончиками губ.

– Не найдёшь. – Подняла голову.

Я нахмурился. Что это значит?

– Зачем искать мертвецов?

Я присел около неё, схватил за руки. Заглянул в лицо снизу. Что она, мать её, имеет в виду?!

Руки у неё были ледяные, а пальцы бледные до такой степени, что ногти отливали синевой. А в глазах по-прежнему ничего.

Высвободив одну руку, она провела по моему носу, по лбу. Меня прошибло, словно током. Хотелось крушить всё вокруг, реветь зверем и бить стены. Я мог сделать многое, но не сделал ничего. Шрам на её виске был ожогом. Её кожи касался огонь. Блядь! Желание разрушить всё к хренам стало сильным до рвоты.

– Один из них умер от передозировки, – сказала она тихо. – Другой подцепил что-то. Я не знаю что, но его уже нет. Жизнь всё сделала сама, Егор. Рано или поздно жизнь заставляет всех платить по счетам.

Кого она имела в виду под этим «всех» я понимал. Да. Всех.

В конце коридора появилась медсестра. Лина повернулась, я тоже. Медсестра шла к нам. Я стиснул руки Ангелины, выпустил и поднялся.

– Дмитрий Данилович просил передать вам, что всё хорошо. Мальчику уже начали делать переливание.

– Когда его можно будет увидеть?

– Об этом вам лучше поговорить с самим Дмитрием Даниловичем. Пока он занят, как освободиться, подойдёт к вам.

Я поблагодарил её за нас обоих. Лина сидела, обхватив себя руками, и слегка покачивалась. Тёмные ресницы подрагивали.

С сыном всё в порядке. С сыном всё в порядке! Такого облегчения я не испытывал ещё никогда. Медсестра скрылась из вида. И тут до меня дошло.

– Что с третьим?

Веки Ангелины медленно приподнялись.

– Где третий из этих ублюдков?! – Я опустился с ней рядом, рванул за плечо. – Где?

Она мотнула головой. Не хочет говорить? Не знает?! Присмотрелся к ней, но понять ничего так и не смог. Она была моей вечностью. Моим призраком и моей неожиданной встречей. Моей болью и виной. И моей любовью. Той, которую я, наверное, предпочёл бы никогда не знать.

– Скажи мне, Лина! Скажи, чёрт подери! – прорычал я, встряхнув её.

– Остынь, Дымов. Остынь. И оставь всё. Всё кончилось. Остался только пепел. Всё сгорело дотла… Пепел и дым. И мы с тобой среди этого.

Глава 23

Ангелина

Все эти десять лет я продолжала любить его. Ненавидеть и любить, даже когда думала, что от любви ничего не осталось. Наверное, я стала эгоисткой. Может, была ею всегда, но не признавалась самой себе. А может, после всего пережитого мной любовь стала извращённой.

Егор отошёл к окну, а я осталась на месте. По его скулам ходили желваки, натянувшиеся сухожилия шеи выдавали напряжение. Ему было больно, я знала. Но, сделав ему больно, я почувствовала себя лучше. И никакого отношения к мести это не имело. К ненависти ли? К любви?

Хотелось горячего чая с имбирём и мёдом. Ещё сильнее – оказаться рядом с сыном и положить голову на уголок его подушки и ловить дыхание. Что может быть важнее дыхания ребёнка?

Егор опустил голову. Широкоплечий, ростом под два метра, он был бессилен что-либо изменить, как была бессильна я, когда оказалась на улице, когда Пит и его дружки заталкивали меня в машину, когда оставили в подожжённом доме. Сколько раз потом, смотря на подрастающего сына, я видела в нём черты Пита? Так легко было придумать, что отец Тима – военный, погибший во время спецзадания. Или моряк, ушедший в море, но так и не вернувшийся обратно. Или звезда НХЛ, по стечению обстоятельств не знающая о своём ребёнке. Легко… И невозможно.

– Егор, – позвала, сама до конца не зная, зачем.