Пепел и песок

Их пятеро перед нашей с Катуар дверью. Одеты, как метросексуалы из журнала «Джиквайр». Узкие черные джинсы, черные длинные пиджаки, но белые рубашки и тонкие галстуки, сплетенные из серых волокон. Тот, что солирует в однообразном квинтете, – худой, с птичьей головой и тщетной бородкой. На покатых плечах мерцает созвездие перхоти.

– Господин Энде?

– К вашим услугам.

– О! Наконец свершилось!

– Да что такое? Вы меня пугаете!

– О, нет, любезный! Увольте! Пугать – это ваше ремесло.

Зануда-классик писал: «На его лице жили только глаза». На лице гостя-солиста живут только губы. Его маленький, но одаренный рот мог бы играть в комедии дель арте.

– Нам весьма приятно наконец лицезреть вас воочию, ибо вы персона достаточно закрытая. – Рот по-пьеровски грустит и тут же разверзается в арлекинской улыбке. – Но теперь вы перед нами, и мы, ваши давние поклонники, воистину испытываем блаженство!

Гость резко склоняет голову (бедный, бедный позвоночник) и замирает. Остальные четверо одномоментно повторяют кивок почтения. И как танцоры танго, спустя несколько тактов взбрасывают головы вверх.

– Позволите войти?

– Видите ли, господа, ваш визит несколько несвоевременен.

– И все же мы хотели бы, чтобы вы удостоили нас аудиенцией.

– А я бы хотел, чтобы аудиенция состоялась в другое время.

– Но вы даже пока не знаете, кто перед вами.

– Знаю. Пять человек.

– Вы совершенно правы, господин Энде! И эти пятеро… – рот разминается, словно приготовляется к арии. – И эти пятеро готовы сделать вам такое предложение, от которого вы не сможете отказаться.

– Я с удовольствием рассмотрю ваше предложение, но, скажем, завтра и в другом месте.

– А вы не предполагаете, что завтра мы сделаем это предложение не только в другом месте, но уже другому господину?

– Слушайте, что за гур-гур?

Он чуть кланяется, приложив руку к лацкану, сверкнув глуповатым перстнем:

– Ваш друг Карамзин уж точно посоветовал бы вам поговорить с нами.

– Мой друг Карамзин посоветовал бы… Ах вы, шельмы! Про Карамзина откуда знаете?

В этот момент гость должен опереточно зевнуть. Обозначить этой небрежной артикуляцией: да что за нелепый вопрос, я и не то еще про вас знаю. Внимание, Бенки! Да, он именно зевает – с ученым видом знатока. Внесколько фаз – чтобы можно было насладиться гимнастическими этюдами его губок. И лишь в финальном сморщенном «о» прикрывает рот ладонью. Остальные четверо студенчески повторяют этюды и синхронно поднимают правые руки до уровня рта. После чего визитер произносит:

– Карамзин – вздор! Мы и не то еще про вас знаем. Так мы войдем?

Я не успеваю ответить. В мозгу вспыхивает протуберанец, ослепляя меня. Пятеро лишних людей рассыпаются на бесцветную мозаику и отлетают вбок, как конфетти, унесенные ветром. Мой мучительный колокол, невидимый и беззвучный, тугодумно развивает свою амплитуду. Где он? Я постараюсь его остановить, пока он не ударил. Но он всюду, он обволакивает меня своей непобедимой медью, увлекает в глубь глухой черной дыры. Темнота. Я поднимаю руку и надеюсь нащупать стену, вней будут скобы, за которые можно держаться, пока я способен чувствовать пальцы.

– Марк, Марк! Что вы делаете?

Я вижу губы, мягкие губы гостя, я впился в нижнюю своими щупальцами, и гость-солист, словно французский комедиант, трясет головой и потешно завывает:

– Марк, отпустите меня, вы меня слышите?

– Да. Теперь слышу. – Я отдергиваю руку и вытираю об свой багряный халат, добавляя кислой приправы к пятну прошлогоднего жирного сыра.

– Так мы зайдем?

– Да. Хорошо. Только…

– Что?

– На пять минут.

Гость тихо запевает придушенным патефоном:

– Пять минут, пять минут! Мы на правильном пути, широка у нас дорога…

И господа-зевуны шаловливой шеренгой шагают по прихожей. Зачем я их пустил? Поздно.

В комнате на тахте, животом вниз, лежит Катуар – cэскизами будущего абажура-клетки – как я ее и оставил в прошлой серии, до кокетливого стука дверь. Она в хлопковых оранжевых штанах и черной майке. Говорила, что собирается заняться йогой, но сперва должна показать мне, что будет висеть над нашей тахтой. Я еще ни разу не видел, чтобы она занималась йогой. Но рядом сней йогой занимается Лягарп – так скручены его длинные лапки.

Пятеро встают полукругом, словно в партере, достают лорнеты из нагрудных карманов и разглядывают сквозь них мою Катуар. Она быстро протягивает руку, привлекает за лапу Лягарпа и смеется:

– Посмотри! Вот дураки-то!

Гости убирают лорнеты.

– Позвольте представиться! – Рот астматически приоткрыт, держит паузу.

– Давайте, давайте! – Катуар захлопывает альбом звуком выстрела.

И гости, каждый делая лейб-гвардейский шаг вперед-назад, называют себя:

– Хаховский.

– Дрылеев.

– Бездушев.

– Муравьев-Обстол.

И последним, выдержав губы гувернантской гузкой, произносит свою фамилию солист:

– Пездель!

Катуар поднимается, делает книксен прямо на тахте, разведя кринолинными пальцами в стороны оранжевые штанины:

– Статс-дама фон Катуар! Только руку мне целовать не надо, я еще не сделала маникюр.

Пятеро тщательно оглядывают мою комнату. Будто ищут в потемках кого-то.

– Значит, здесь и творит знаменитый Марк Энде! – Пездель улыбается и мгновенной улиткой сворачивает губки. – Вон за тем ноутбуком, да? Bien!

Я, словно обмазанный бабушкиным тестом, замер у окна. Мне неприятны пятеро фигляров, но хочется узнать, что будет дальше. Обморочная драматургия.

– Марк, а кто эти милые люди? – спрашивает Катуар. – Почему они вдруг помешали нашему счастью?

Пездель целует вечерний воздух и восклицает:

– Нас пока никто не знает. Но благодаря господину Энде скоро узнает. А вы, сударыня, тем временем могли бы похлопотать, предложить нам чаю или саке.

Катуар садится и принимает позу тихого лотоса:

– Если только Марк распорядится. Марк?

Сквозь тесто я произношу:

– У нас только две чашки.

– Тогда поговорим без чая и без саке! – губы Пезделя нервически вибрируют. – Марк, вы готовы? Марк!

Будь он проклят. Я никогда не могу противостоять чужому аппетиту, я уверенный и наглый, только когда нетрезв или хорошо пропитан соусом восторгов. «Марк, вы наш лучший сценарист! Пишите, нам без вас не жить!» Но когда фигляр презренный напирает, я становлюсь все меньше-меньше-меньше. Я бездарен, я сдаюсь. Тот же Карамзин кушал меня, как бычка, с наслаждением. До самого хвостика. Я лишь зажмуривался. Этот Пездель точно знает, что со мной надо делать.

И тянется моя рука к затылку.

– Господин Энде! – Пездель будто играет в гестаповца из старого советского кино, сатирически искривляя рот. – Нам хотелось бы переговорить с вами в приватной обстановке.

– Разве здесь недостаточно приватно?

– Мы предполагали застать вас одного.

Катуар теребит лапки Лягарпа, она видит, что я уже завиваю пальцами волосы на затылке.

– У Марка от меня секретов нет.

Пездель улыбается, скверно растягивая губы.

– Bien! Тогда я перейду к предмету. Но надеюсь, что вы, сударыня, сумеете сохранить в тайне то, что услышите в этой комнате. Впрочем, даже если и поведаете кому-то – любой воспримет это либо как шутку, либо как изложение очередной пиесы господина Энде.

– Говорите уже! – Катуар подбрасывает Лягарпа. – Аесли мне станет скучно – пойду на кухню. Помою все две чашки, например.

Пездель обходит вокруг тахты, упражняя рот, магически шевеля пальцами. Остальные четверо скрестили руки на груди и опустили подбородки. Ритуал комических масонов.

Пездель останавливается у вазы, склоняется и нюхает песок.

– Азовское море… Этот климат сгубил императора Александра Павловича. Если, конечно, верить тому, что он умер, а не сбежал от бремени престола.

Пездель тихо смеется, как сумасшедший на кладбище. Остальные четверо хранят молчание, смотрят в паркет.

Пездель поворачивается ко мне, и обрывает смех:

– Мы готовим государственный переворот. Страна едва преодолела Депрессию, но грядет новая, страшнее прежней, которую Россия не переживет. Нашей несчастной державе предстоит крушение и перерождение. Вы читали Льва Гумилева? Конечно, читали. Не зря столько жили в одной усадьбе с профессором Бурново. И теперь вы нам нужны для создания устрашающего сценария, который приблизит конец. Нельзя затягивать.

– Какого сценария?

– Наш план таков. Сперва происходит несколько жутких событий, таких, чтобы властная чернь осознала: действует могущественная организация, которая не остановится ни перед чем. События должны быть спланированы настолько изощренно, что…

– Слушайте! – Катуар хохочет, тискает Лягарпа. – Унас с Марком сегодня совсем иные планы на вечер…

Пездель чуть кивает ей, вытянув губки.

– События должны быть спланированы настолько изощренно, чтоб мир был потрясен их страшной красотой. Вы, Марк, сможете нам помочь – с вашим дьявольским гением. Вы не очень опрятный человек, но истинный педант в деталях. Я знаю, что каждая смерть в ваших сценариях готовится, как в лаборатории. Вы убиваете нежно, с любовью.

В беззвучной тревоге я дергаю волосы на затылке. Мой внутричерепной колокол снова начинает раскачиваться.

– Как я вам помогу? – встряхиваю головой. – Я вообще ничего не понимаю… Какая организация? Это все чепуха какая-то…

– Это не чепуха отнюдь. И, слава Богу, у нас есть поддержка среди представителей самых здоровых и безжалостных сил в элите российского общества. О, простите! Я в этой суете забыл назвать нашу организацию. Имя ей – «Союз Б».

– Вы прочитали мой сценарий?

– Ваш сценарий прекрасен, но пока ущербен. Вы не поставили ясных целей перед «Союзом Б». Мы не стали дожидаться второй серии и явились прежде, чем вы напишете ее. Марк, к черту кино! Не отвлекайтесь на пустяки. Давайте делать жизнь! У вас в руках великий шанс.

– Кто дал вам мой сценарий?

– Марк, какое это имеет значение? Это, право же, несущественно. Это вздор. Мы преклоняемся перед вашим талантом и приглашаем вас отвлечься от праздных выдумок и творить по-настоящему. Что и есть мечта любого драматурга. Разве не наслаждение увидеть, к примеру, как наяву разрушается громада МГУ?

– Наслаждение?

– Да. В первую очередь мы ставим перед собой сугубо эстетические задачи. Мы мыслим образами. Державе нашей – я повторюсь – в нынешнем состоянии не суждено долго жить. Эсхатологические предчувствия отнюдь не сон, не утренний туман. Но нынешняя агония России скучна, томительна, бездарна. Так пусть она умрет красиво! А на руинах будет выстроена иная цивилизация, с другими ценностями и законами. И, вероятнее всего, под другим именем. Мы, пятеро основателей «Союза Б», готовы взять на себя всю ответственность за это великое крушение с тысячами жертв…

Катуар поднимается на тахте, раскручивая с самурайской одержимостью Лягарпа за лапку:

– А ну, все пятеро, пошли вон отсюда! Быстро!

Пездель облизывает губы бледным языком:

– Сударыня, сие предложение мы делаем не вам, а великому человеку, рядом с которым вы имеете счастье находиться.

– Я же сказала – пошли вон! – Катуар крутит Лягарпа над головой. Тот тяжелеет на глазах.

Пездель смотрит на меня, протягивает руку в поисках духовного подаяния:

– Марк! Я обращаюсь к вам. Из-за лягушонка вы готовы пренебречь великой целью?

Я любуюсь моей Катуар в оранжевых штанах. Оранжевый – цвет моего спасенья. Тесто сухими кусками отваливается с меня, хрустит под ногами. Пездель чуть сгибает колени, избегая смертельных лапок Лягарпа:

– Марк! Не будьте глупцом! За нами!

– Гражданин! – я смеюсь. – Как вас там на самом деле? Хорошо, пусть Пездель. Так вот, гражданин Пездель, пройдите на выход с овощами. И я вам не Марк. Не Марк!