Пепел и песок

– А какого еще? Я все храню. Даже записку от Любки Орловой, где она требует, чтобы я оставила ее мужа в покое. Славно, да? Как будто это я за ним бегала на приеме в посольстве Франции. Он ворвался за мной в дамскую комнату! Он оттолкнул жену посла, когда та преградила ему путь. Потом его вызывал Молотов и устроил такой разнос… Вы знаете, кто такой Молотов?

– Нарком.

– Это было после войны. В тот момент он уже назывался министром иностранных дел. Но Молотов надеялся, что инцидент останется незамеченным. Что все обойдется. Как бы не так! Люди из НКВД немедленно стали раскручивать это дело. С Александровым уже перестали здороваться на «Мосфильме». Он мог бы отправиться в лагеря, если бы я, благородная двадцатилетняя красавица, не сумела бы добраться до самого Сталина.

– Сталина?

– Да, юноша. Орлова побоялась, а я нет.

– Вы видели Сталина?

– Видела? Не только видела. Я осязала его. Но оставим это: слишком долгая тема для короткого вечера. Хотя еще почти утро.

Ами быстро подходит к столу, приказывает:

– Стул!

Стул-нарком с черной кожаной обивкой не двигается.

– Юноша, вы нерасторопный какой-то! Идите сюда. Отодвиньте стул. Произнесите: «Садитесь, пожалуйста, Амалия Альбертовна!» И добавьте: «Дорогая».

Я ворочаю стулом, одна ножка навсегда прижимает мой тапок. Ами садится, поводит плечами, разминая пространство, и я ощущаю запах духов от ее бирюзовых волос. Мертвой акации гроздья душистые, где так вольно дышал человек.

– Садитесь, пожалуйста, Амалия…

– Нет, неправильно! Просто Ами.

– Дорогая.

– Еще раз последнее слово!

– Дорогая.

– Как славно. Начнем со звука «г». Он у вас фрикативный, типично южнорусский. Это «г» – просто смертный приговор по законам Москвы. Как называется ваш город?

– Таганрог.

– Грязь!

– Что?

– Произнесите – «грязь». С ненавистью.

– Грязь.

– С ненавистью, я сказала!

– Грязь.

– Плохо. И перестаньте стоять за моей спиной! Сядьте напротив.

Я вытаскиваю лягушачью лапку из приговоренного тапка и, лишенный теплой симметрии, сажусь напротив.

– Смотрите мне в глаза! – Ами пугает длинными пальцами. – Всегда смотрите в глаза, когда говорите. Вы трусите?

– Нет…

– Тогда смотрите в глаза. Цельтесь.

Но мой взгляд утомленно опускается на ее серебряную брошь. Буква «А» с рубинами. Знак несмолкаемого крика.

– Не на грудь, юноша, а в глаза!

– Я смотрю.

– Говорите – «грязь».

– Грязь.

– Не «хрязь», а – «грязь». Быстро! С ненавистью. Явам сейчас враг народа. Ну?

– Не могу… Я не могу так сразу.

– Грязь! Нет никакого Таганрога. Есть только грязь. Говорите!

– Не могу…

Ами наклоняется, вырывает тапок у стула и кидает мне в мордочку:

– Грязь!

– Вы что?

Тапок галантно укладывается на лиловой скатерти передо мной.

– Скажите – «грязь»!

– Я пойду…

– Сидеть! Отставить гур-гур! В глаза! Поганый лимитчик! Ты должен понимать, куда приехал. Таханрох! Ты никому тут не нужен, дурак фрикативный! Можешь прямо сейчас прыгнуть из окна. Это не твой позорный четвертый этаж. И никто не заметит твоего исчезновения. Зачем ты сюда приперся, а? Из своей грязи. Наглец южнорусский. На высотку сталинскую хочешь залезть? Ничего не выйдет! Быстро говори – «грязь»! Иначе швырну в тебя этой мраморной вазой.

Она протягивает каучуковую руку, берет вазу за холодное горлышко и тренирует ведьмин бицепс. Смотрит мне в глаза. Я перестаю дышать – может, тогда она меня не заметит?

– Говори! – ведьма отводит руку с вазой.

– Грязь! Грязь! Грязь!

ЗТМ.

82

Крупно: затылок Сталина.

СТАЛИН Очень хорошо, Амалия Альбертовна. Вы молодец. Но у меня есть еще один вопрос.

ГОЛОС АМИ Какой, Иосиф Виссарионович?

СТАЛИН Вы очень молоды, и мне немного странно называть вас по имени-отчеству. Можно я буду называть вас просто Ами?

ГОЛОС АМИ Конечно, Иосиф Виссарионович. Так меня еще никто не называл.

СТАЛИН А вы зовите меня просто – Сосо. Хорошо?

ГОЛОС АМИ Да, Иосиф Виссарионович, но разве это удобно?

СТАЛИН

А что неудобного? Сосо. Пишется так же, как имя Шанель.

ЗТМ