Пепел и снег

Но не долго длился их триумф. Русские, собравшись с силами, вновь потеснили нашу пехоту. И опять заговорили пушки... Генерал Компан — человек упрямый, перед закрытой дверью не остановится, если вознамерится войти. Он бросал полки на приступ до самой темноты. И трижды мы занимали этот железный редут, каждый раз ликуя и пребывая в уверенности, что противник сдался наконец, и разворачивали знамёна, и возвещали о победе барабанным боем, но русские, должно быть, испросив подкреплений, — а решимости им было не занимать, — увы, трижды вышибали нас вместе со знамёнами, и с барабанами, и с раскупоренным вином. Русские солдаты дрались храбро, нечего сказать, по земле ступали твёрдо, разили точно. Но и у нас кулаки были не из масла, и на наших знамёнах сидели орлы. Свидетель Бог, славная разворачивалась битва!.. Хотя скоро опустилась ночь. Редут угадывался во тьме лишь по стонам и воплям сотен раненых, устлавших подступы к оному укреплению вперемешку с трупами, да по редким вспышкам огня из ствола той или иной пушки. Нам было в тот час несколько не по себе, ибо мы, понеся ощутимые потери, всё-таки не победили... Впервые за долгое время не победили! Эта мысль, видно, скорпионом жалила и Компана. И он, потомок легендарного Роланда, не замедлил с новым приказом: «К бою!..». В непроглядной темноте мы пытались окружить редут, но столкнулись с вражескими кирасирами. И была новая схватка, изредка освещаемая вспышками выстрелов, блистающими снопами искр из-под сшибающихся сабель. К моему великому изумлению, нас опять потеснили и отбросили далеко назад. Мы как будто дрались с великанами, и чем сильнее мы напирали, тем сильнее бывали биты. Подошедший к нам на подмогу линейный полк не только не поправил положение, но и сам крепко пострадал, ибо едва не угодил в засаду неприятеля и к тому же в неразберихе подвергся обстрелу со стороны французских же частей. Однако, как я понимаю, общими усилиями мы справились с натиском русских кирасиров и ринулись в новую атаку на редут (не был бы Компан Компаном!). Неприятель же будто врос в землю, и на этот раз мы, как ни старались, не сумели вышибить его и отошли на исходные позиции. От усталости руки наши не поднимались, мы молчали мрачно. Редут был неприступен.

Близилась полночь. И хотя мы коней не рассёдлывали, сегодня уж не предполагали более ходить в атаку: перевязывали раны, счищали с сабель запёкшуюся кровь. Да будто бы Мюрату послышалось движение у редута, и он послал нас разведать боем: что там — подходят ли новые части или противник сдаёт позиции. Мы стремглав бросились в сёдла и понеслись вскачь во тьме ночи, каждую секунду рискуя переломать лошадям ноги, а себе свернуть шею. Но уж это один из верных принципов войны: неприятеля легче взять с налёта, со всей внезапностью — пасть на него, как сокол на куропатку. И мы устроили бешеную скачку. Ожидая вот-вот встретить колонну русских, обнажили сабли. Клинки свистели на ветру, в них отражались звёзды... Однако нечто непредвиденное ошеломило и остановило нас: со стороны русских из глубокой темноты вдруг послышалось тысячеголосое «ура!», поддерживаемое рокотом чуть не сотни барабанов. Что там происходило, мы не могли узнать, как ни напрягали зрение. Если неприятель сражался с кем-то — то с кем, и почему не слышно было выстрелов? А если фельдмаршалу вдруг вздумалось устроить парад — то по какому случаю? Пока мы, теряясь в догадках, топтались на месте и переговаривались, к русским подошли кавалерийские части. И дело прояснилось; то была всего лишь хитрая уловка россиян: под покровом ночи они покидали редут и, заслышав наше приближение, послали за подкреплением — всё за теми же кирасирами, нас же остановили дружным криком и барабанами. Браво, русские!.. Вы преподали нам урок: смекалка — второй принцип войны.