Пепел умерших звёзд

Так и оказалось. Члены комиссии были заранее настроены против соискателя – и теперь, когда тот не мог привести ни одного практического доказательства, набросились на теоретические построения с самыми софистическими нападками, поставив целью ниспровергнуть их в прах. Все доводы и аргументы Шриваставы разбивались о несокрушимое: «Но предъявить результаты вы не мо-о-ожете!..» Кто-то даже высказал мысль, что никаких результатов и быть не могло, и Нифонт сам уничтожил лабораторию, чтобы скрыть неудачу. Надо было видеть, как торжествующе усмехался в усы академик Шагал. Главный из недоброжелателей косился на Шриваставу с таким ехидством, что в конце концов тот уверился: старик-то лабораторию и поджег. Самовлюбленный выродок настолько любил втаптывать в грязь оппонентов, что вполне мог пойти и на такое, с него сталось бы.

Иными словами, защита была провалена. «Надо было ставить опыты на себе, – мелькнула озлобленная мысль, – вот бы я им показал!» Увы, эта мысль пришла слишком поздно; теперь Нифонт оставался один на один со своим позором.

Горечь поражения жгла настолько невыносимо, что чародей отправился в кабак. Спиртное он всю жизнь презирал, но сейчас ему было просто необходимо заглушить бурю эмоций. К сожалению, поход себя не оправдал – алкоголю никак не удавалось замутить разум Нифонта. Не то сказались годы чародейской практики – ему доводилось слышать, что на чудотворцев спирт действует слабее, – не то обостренная упражнениями память не желала сдаваться, не то сыграла роль совокупность этих факторов. Как бы то ни было, Шривастава пил не пьянея и трясся мелкой дрожью от ненависти к этим карьеристам, не видящим дальше своего носа.

«Будь эти ублюдки хоть немного поумнее, – размышлял он, – наверняка кто-нибудь из них в ближайшую пару месяцев попытался бы повторить мои разработки и выдать за свои… Но подонки слишком горды и спесивы: во-первых, ни за что не пойдут по чужим стопам, ниже их достоинства нагибаться и что-то подбирать с земли; а во-вторых, кто-нибудь наверняка вспомнит, что не так давно некий соискатель Шривастава представлял очень похожие выкладки, и они сами его осмеяли… Нет, на такой позор ослы не осмелятся пойти, это уж точно. „Репутация“ дороже».

От прокручивания по новой все тех же озлобленных дум его оторвали нарастающие неподалеку шум и грохот. Чародей поднял взгляд. Ага, все ясно: на его глазах начиналась самая настоящая кабацкая драка, бессмысленная и беспощадная. Толпа явно успевших заложить за ворот мужиков наседала на одного жилистого типа. Толком разглядеть его Нифонт не смог, но, похоже, парень был трезв как стеклышко. Тем, видимо, и не угодил местным завсегдатаям.

Вообще-то, если желаешь сохранять ясную голову, заглядывать в кабак – и впрямь не самая разумная идея, но…

– Что, не уважаешь? Не уважаешь нас, падла?! – рыкнул один из мужиков.

Глаза Нифонта сузились, взгляд, еще недавно слегка затуманенный выпитым, стал холодным и оценивающим. «Не уважаешь нас» – не к этому ли, в сущности, сводился его конфликт с профессурой? Не того ли же самого они требовали от него – да что там, от всех окружающих? В том, что между светилами чародейской мысли и кабацкой рванью обнаружилась такая точка пересечения, виделась некая мрачная ирония. И там, и там – толпа травит одиночку, наседая грубой силой. Но за что их, скажите, в таком случае уважать? Только за силу? А покупается ли уважение одной лишь силой? Или ею оплачиваются лишь иные вещи: страх, ужас… ненависть?

Скажите, чего вы достигли, чтобы требовать к себе почтения? Что отличает вас от пьяной толпы?

Цепочка размышлений промелькнула в мгновение ока. Нифонт прикрыл глаза, вздохнул, очищая разум, вынырнул из нестойкого облака дурманных паров и вместо того погрузился. Отрекшись от искуса зеленого змия, близкой родни ветхозаветной твари, о которой любили толковать республиканцы, он окунулся в кровь Квасира, которая стала заветным медом поэзии.

Открыв глаза, чародей встал на ноги и потребовал усиленным чарами голосом:

– Прекратить.

Единственное слово, сказанное ледяным тоном, волной прибоя прокатилось по помещению, заметалось в углах, порождая странное, противоестественное эхо. Даже до затуманенных хмелем мозгов дошло, что что-то тут не так – а уж когда они обернулись… Шривастава был облачен в простую черную мантию – фасон, который в империи носили только чародеи. А чародеи пользовались в стране непререкаемым авторитетом. У чудотворца куда больше прав, чем у простого смертного, и главное – куда больше возможностей. По сути, в Костуаре чародеи олицетворяли собою саму власть, как некогда аристократия. Но в отличие от дворян прошлого, среди которых попадались люди сугубо штатские, чародеи опасны всегда. Даже у последнего кабинетного теоретика, если припереть его к стенке, найдется в запасе какой-нибудь неприятный фокус. Иными словами, история империи приучила своих подданных: нужно быть сумасшедшим или отчаянным, чтобы бросать колдуну вызов – если, конечно, у тебя нет весомого козыря в рукаве.

У буянов такого козыря явно не было.